– То есть вы швырялись грязью и овощами? – настаивал офицер.
– Я бросил лишь немного грязи, – ответил я. – Эти люди начали первыми. Я лишь бросил в ответ.
– И кричали? Вы выкрикивали лозунги?
– Это были не лозунги, – возразил я. – Я лишь пытался заставить всех замолчать.
– Зачем?
– Чтобы они могли провести мирный митинг, – сказал я. – Полагаю, именно поэтому они и собрались.
– Итак, позвольте мне уточнить, – сказал офицер, пристально на меня глядя. – Вы кричали и бросались подручными средствами. Вы обзывались?
– Э-э-э… нет. Я никого там не знаю. Э-э-э… кроме двух представителей прессы, – добавил я с надеждой.
Его взгляд ни на градус не потеплел.
– Вы зарегистрированный член одной из политических партий?
– Нет. Я независимый подрядчик. Я с Девы.
– Понятно, – сказал офицер. – Вы арестованы. Маларки!
К нему подскочил и молодцевато отсалютовал молодой, полный энтузиазма типп.
– Слушаюсь, сержант Боксти!
– Возьмите его и отведите в участок!
– Так точно, сержант! – сказал Маларки и схватил меня за руку.
– Подождите минуту! – закричал я. – Почему? Потому что я из Девы?
– Нет, сэр. Здесь, в Типпикано, мы никогда не делаем различий на основе происхождения.
– Тогда почему? – потребовал я. – Что я такого сделал? Все остальные бросали комья грязи и кричали.
Сержант Боксти серьезно покачал головой:
– Сэр, то, в чем вы сами признаетесь, разрешено исключительно политическим агитаторам с действующими членскими билетами. Если бы вы потрудились ознакомиться с уставом острова, вы бы это узнали. Уведите его!
Несмотря на мои протесты, меня выволокли на улицу, где ждала запряженная животными повозка. Офицер Маларки бросил меня в ее заднюю часть. Мне хватило ума с помощью небольшой порции магии смягчить приземление, но я мог бы и не беспокоиться. Повозка имела мягкую обивку.
Я должен был выбраться оттуда. Я со всей силой, которую мог вызвать, уперся в кузов автозака, но мне не удалось даже пошевелиться. Похоже, здесь привыкли иметь дело с хулиганами-магами. Я позволил себе расслабиться. А еще я очень надеялся, что Банни или Экстра видели, что со мной стряслось, и придут мне на выручку.
Глава 5
Но это было не для протокола!
Дж. Байден
– Скив!
Я посмотрел вверх. Голос тюремщика как будто пронзил то мрачное настроение, в котором я пребывал, сидя на скамейке в своей камере всю ночь и следующее утро. Погруженный в трясину сожаления, раскаяния и стыда, я не встал, чтобы размять ноги, даже на секунду. В каменной стене камеры, скрипнув, приоткрылась тяжелая железная дверь. В глаза мне ударил слабый свет квадратного стеклянного фонаря, и я заморгал. Услышав, что кого-то выпускают, мои товарищи по заключению принялись колотить в свои двери и кричать. За ночь я выучил все их голоса. Слева от меня в камере сидели трое выпивох. Они устроили драку в местной таверне, и ночью их притащили сюда. В камере напротив пребывала очень сердитая особа, которая, очевидно, напала на своего мужа с вазой для цветов. Супруг вызвал полицию, и она всю ночь выкрикивала угрозы в его адрес. В камере справа от меня рыдал странствующий проповедник, попытавшийся лишить свою конгрегацию их с трудом заработанного золотишка. Вместе с обычными грабителями, ворами, проститутками и прочими отбросами общества здесь, увы, сидел и я. Меня упекли за общественные беспорядки и драку.
Мой арест – целиком и полностью моя вина. Я вышел из себя. Я сам не заметил, как ввязался в местный спор, который мне следовало лишь наблюдать со стороны. Я выставил себя дураком в глазах сотен людей и создал проблемы, которые негативно отразились на наших клиентах. Кроме того, я остро осознавал, что среди других свидетелей были и представители прессы. Я публично опозорил корпорацию М. И. Ф. Прошло совсем немного времени с того момента, как мои товарищи приняли меня обратно в компанию, которую я основал. Что вряд ли давало мне право на проявление эгоизма или истерики. Мне было стыдно за самого себя. Всю ночь напролет эти мысли преследовали меня, роились в моей голове. Я чувствовал на руках грязь. И я дал раздражению взять верх над здравым смыслом.
Разумеется, никакой грязи больше не было. Когда я прибыл в СИЗО, дежурный офицер, держась на разумном расстоянии, бросил мне крошечный пакет. Я с сомнением осмотрел его, так как моя одежда и кожа были покрыты коркой грязи толщиной в дюйм. К моему великому удивлению, небольшой квадрат развернулся в гигантский кусок влажной белой ткани. Я испробовал ее на руке. Грязь бесследно растворилась! Тогда я вытер ею остальное тело. Ткань впитала всю грязь, но при этом осталась безупречно белой.
Моя импровизированная ванна заменила зловоние грязи и гнилой растительности на едкий, навязчивый аромат, что-то среднее между сосновой хвоей и лугом, полным полевых цветов. Он стер все следы моего злоключения, кроме воспоминаний. Какой же я был идиот! И какое счастье, что ни со мной, ни с Банни не случилось ничего плохого.
Я не забыл о Банни, которую оставил согнутой в три погибели за столом. Вот кто наверняка скрипит зубами от ярости. Иначе с чего бы я провел ночь в тюрьме? Она умела разгребать чужие косяки. Ночь за решеткой была призвана преподать мне урок, и, видит Кром, я его усвоил. Я поклялся отныне зорко следить за своей реакцией. Да, это будет непросто. Меня всегда отличал вспыльчивый нрав. Мне казалось, что я научился держать его под контролем, но недавние события показали: любая мелочь способна вывести меня из себя так же легко, как и раньше. Я знал, как должен был поступить. Но не поступил.
Запах дезинфицирующей белой ткани шибал в нос. Неудивительно, что все, кто сидел в приемной, шарахались от меня. Жаль, что я не мог отключить собственное обоняние.
– Скив? – спросила дежурная в служебной форме, коренастая особа, чью челюсть можно было использовать в качестве дверного запора. На видавшем виды столе перед ней лежала небольшая стопка золотых монет, а рядом с ней – документ с причудливой красной печатью в нижней его части.
– Да, мэм, – ответил я.
– Ваш залог оплачен. Выход вон там. – Она указала гусиным пером на дверь, через которую я вошел много часов назад.
Я поспешно вышел, на тот случай, если полиция вдруг передумает. Такое бывало раньше. Но я отвлекся. В приемной посреди толпы плачущих матерей и разгневанных адвокатов стоял Ааз. Стоило ему увидеть меня, как уголки его губ поплыли вверх, и он обнажил в ухмылке свои огромные острые зубы. Он махнул мне рукой.
– Давай, малыш, – сказал мой друг, повернулся и вышел.
Я бросился за ним вдогонку. Ааз зашагал по улице. Он ниже меня ростом, но умеет двигаться гораздо быстрее, чем я. Мы шли молча, уворачиваясь от толпы типпов, занятых своими повседневными заботами. На углу между нами оказалась запряженная животным повозка. Когда она сдвинулась с места, Ааз стоял на противоположной стороне улицы и все еще ждал меня. Дав мне возможность догнать его, мой друг зашагал дальше. Судя по направлению, мы шли к редакции газеты.
