Казалось, его слова несколько смутили синьора Морелло. Наконец он выпалил:
– Да не хочу я знать того, что меня не касается. Это вас пусть учат, как желать красоты тем молодым, которые силами и крепостью хуже стариков.
LVI
Тогда мессер Федерико, чтобы успокоить синьора Морелло и сменить тему, не давая ответить графу Лудовико, сказал:
– Может быть, синьор Морелло в чем-то прав, говоря, что красота не всегда блага. Ведь женская красота нередко бывает причиной безмерных зол, совершающихся в мире, – вражды, войн, убийств, разрушений: вспомним хотя бы гибель Трои. И красивые женщины по большей части горды и жестоки – или, как уже говорилось, нецеломудренны, – хотя это, кажется, в глазах синьора Морелло не порок. Да и среди мужчин-злодеев много таких, что не обделены красотой, и, кажется, сама природа сотворила их такими, чтобы им сподручнее было обманывать, сделав эту изящную видимость приманкой на крючке.
– Нет, – горячо возразил мессер Пьетро. – Даже не думайте, что красота может когда-либо быть не благой.
Но тут граф Лудовико, желая вернуть разговор в прежнее русло, прервал его:
– Раз синьор Морелло не хочет узнать то, что для него столь важно, научите этому меня. Покажите, как обрести старику счастье любви; пусть меня держат за старика, если это мне на пользу.
LVII
Мессер Пьетро, улыбнувшись, сказал:
– Я хотел бы сначала вывести из заблуждения наших собеседников, а потом исполню ваше желание.
– Господа, – вновь начал он, – я не хочу, чтобы, говоря дурно о красоте, которая является святыней, кто-нибудь из нас, как невежда и хулитель, подвергся Божьему гневу. И, желая предупредить синьора Морелло и синьора Федерико, чтобы они не лишились зрения, подобно Стесихору
{498} (а это вполне справедливая казнь для презирающих красоту), скажу следующее. Красота рождается от Бога; она как круг, центром которого является благость, и как не бывает круга без центра, так не бывает красоты без благости
{499}. Так что редко злая душа обитает в прекрасном теле, и поэтому внешняя красота – верный знак внутренней благости. И этот дар отпечатлевается в телах больше или меньше, как бы знаменуя характер души, посредством которого она познается извне. Как у деревьев красота цветов свидетельствует о том, что и плоды будут добрыми, так и в телах; недаром и физиогномисты по лицу зачастую узнают нрав, а порой и мысли людей. Более того, даже у животных облик дает понять свойства их нрава, который выдает себя в теле полностью. Вспомните, как в облике льва, коня, орла ясно узнаются ярость, порывистость, гордость, в овцах и голубях – чистая и простая невинность, хитрое лукавство в лисах и волках, и подобным образом – почти во всех остальных животных.
LVIII
Итак, безобразные по большей части злы, а красивые – благи; и можно сказать, что красота – приятное, веселое, милостивое и желанное лицо добра, а безобразие – мрачное, тягостное, неприятное и печальное лицо зла. Рассмотрев все вещи на свете, вы найдете, что те из них, которые добры и полезны, имеют и дар красоты.
А вот как составлен грандиозный механизм Вселенной, устроенный Богом ради существования и сохранения всего сотворенного. Круглое небо, украшенное многими божественными светилами, и в центре его Земля, окруженная стихиями и поддерживаемая собственным весом; Солнце, которое, обращаясь, освещает все и зимой приближается к самой нижней отметке, а потом понемногу поднимается на другой стороне; Луна, заимствующая от Солнца его свет, по мере того как приближается к нему или отдаляется от него, и другие пять звезд, каждая из которых по-своему совершает тот же круговой путь. Все эти вещи связаны в один порядок силой столь великой необходимости, что, если что-то в них переменить хоть на самую малость, они не смогут остаться вместе, и тогда обрушится мир. Но они имеют еще и такую красоту, такое изящество, что премудрые человеческие умы не могут вообразить ничего прекраснее.
Представьте теперь фигуру человека, которого можно назвать малым миром: мы видим, что каждая часть в нем составлена по принципу необходимости, искусно, а отнюдь не случайно, а общая их форма в совокупности весьма прекрасна. И трудно решить, больше полезности или изящества придают человеческому лицу и остальному телу все его члены – глаза, нос, рот, уши, плечи, грудь и другие части. То же можно сказать и о любом животном. Посмотрите на оперение птиц, на листву и ветви деревьев, которые даны им для сохранения их жизни, но при этом имеют и величайшее изящество. Но оставим природу, перейдем к человеческому мастерству. Возьмем корабль: нос, борта, реи, мачта, руль, весла, якоря, снасти – разве каждая из этих вещей не является совершенно необходимой? А вместе с тем все эти предметы обладают такой красотой, что, рассматривая их, можно подумать, будто они изобретены, чтобы радовать глаз не в меньшей степени, чем ради пользы. Колонны и архитравы поддерживают высокие лоджии и целые дворцы; но они не менее приятны глазам тех, кто ими любуется, чем полезны для самих зданий. Когда люди только начали возводить здания, они устраивали в храмах и жилищах возвышение посредине кровли не ради того, чтобы сделать их изящнее, но чтобы со всех ее сторон удобнее стекала вода; однако с пользой тут же соединилась и красота, – так что, если и под таким небом, откуда не падает ни дождя, ни града, будет воздвигнут храм без конька, шпиля или купола, его сочтут не имеющим ни внушительности, ни красоты.
LIX
Итак, не только чему-либо в мире, но и миру в целом воздается великая хвала, когда мы говорим: «Это прекрасно», – прекрасное небо, прекрасная земля, прекрасное море, прекрасные реки, прекрасные селения, прекрасные леса, деревья, сады, прекрасные города, прекрасные храмы, дома, войска. Словом, эта прелестная и одновременно священная красота любой вещи придает высшее достоинство. И можно сказать, что благое и прекрасное в каком-то смысле суть одно и то же, особенно же в человеческих телах; ибо главнейшей причиной их красоты считаю я красоту души, которая, как сопричастница той истинной божественной красоты, озаряет и делает прекрасным то, чего касается, – особенно же если тело, в котором она обитает, создано не из столь низкого вещества, чтобы она не могла отпечатлеть на нем свои черты. Поэтому красота – истинный победный трофей души, когда она божественной добродетелью одерживает верх над вещественной природой, своим светом одолевая мрак тела.
Нельзя, следовательно, говорить, что красота делает женщин гордыми или жестокими, хоть и кажется так синьору Морелло. И не надо вменять красивым женщинам в вину ту вражду, убийства, разрушения, причина которых – необузданные похоти мужчин. Я не отрицаю, что в мире можно найти красивых женщин, которые нецеломудренны; но склоняет к нецеломудрию вовсе не красота; наоборот, она отвращает от этого и направляет к благим обычаям – в силу связи, существующей между красотой и благостью. Но подчас дурное воспитание, постоянные притязания любовников, подарки, бедность, надежды, обманы, страх и тысячи других вещей побеждают стойкость красивых и добрых женщин; по этим же или подобным причинам могут становиться преступными и красивые мужчины.
