– Нет, – отвечал граф, – уж, пожалуйста, вы сами. Хвалить свое как-то не к лицу.
Маньифико продолжал:
– А сколько славных женщин найдем мы в прошлые века в этом благороднейшем доме Монтефельтро! Сколько из фамилий Гонзага, Эсте, Пио! А если захотим говорить о наших временах, нам не нужно будет искать их долго, они рядом с нами. Но я не хочу приводить себе в поддержку имена здесь присутствующих, чтобы не казалось, будто вы лишь из вежливости соглашаетесь с тем, что просто невозможно оспорить.
Теперь давайте покинем пределы Италии; вспомните, что в наши дни мы видели Анну, королеву Франции, монархиню, не менее великую собственными добродетелями, чем величием государства; если по справедливости, милосердию, щедрости и святости жизни мы захотим сравнить ее с королями Карлом и Людовиком (ведь она была супругой сначала одного, а затем другого), то увидим, что она в этом нисколько не ниже их
{409}. Взгляните также на мадонну Маргариту, дочь императора Максимилиана, которая с величайшей осмотрительностью правила и до сего дня правит своим государством
{410}.
XXXV
Но даже не говоря обо всех прочих, скажите мне, синьор Гаспаро, какой из христианских государей наших дней или прошлого, по вашему мнению, заслуживает сравнения с Изабеллой, королевой Испании?
{411}
– Ее муж – король Фердинанд, – не задумываясь ответил синьор Гаспаро.
– И я не буду с этим спорить, – сказал Маньифико. – Если сама королева сочла, что он достоин быть ее мужем, и так его любила и почитала, нельзя сказать, что он недостоин сравнения с ней. Но думаю, что репутация, которую он приобрел благодаря ее выбору, была для него не меньшим приданым, чем королевство Кастилии.
– Я считаю, напротив, что многие деяния короля Фердинанда прославили королеву Изабеллу, – ответил синьор Гаспаро.
Но Маньифико возразил:
– Если только не все живущие в Испании – господа и простые люди, мужчины и женщины, бедные и богатые – договорились лгать в похвалу королеве, то не было в наши времена для мира столь яркого примера истинной доброты, великодушия, предусмотрительности, благочестия, чести, учтивости, щедрости – одним словом, всякой добродетели, как королева Изабелла. И хотя слава этой государыни чрезвычайно велика во всех странах, среди всех народов – те, которые, живя с ней в одной стране, были свидетелями ее деяний, единогласно утверждают, что эта слава рождена ее добродетелями и заслугами. И кто захочет рассмотреть ее дела, без труда поймет, что это правда. Если даже опустить все бесчисленные свидетельства этого, которые можно было бы привести, будь это нашей целью, всякий знает, что, когда она взошла на престол, бо́льшая часть Кастилии была захвачена грандами; но она все вернула – и таким справедливым способом, что сами лишенные этих земель остались ей преданными, смирившись с тем, что распрощались с прежними имениями. Прекрасно известно и то, с какой отвагой и осмотрительностью защищала она свои королевские владения от весьма могущественных врагов. Точно так же ей одной принадлежит честь славного завоевания королевства Гранады, ибо в столь долгой и трудной войне с упорными врагами, сражавшимися за свое добро, свою жизнь, свою веру, сражавшимися, как они верили, во имя Бога, она неизменно выказывала – и своим умом, и всей своей личностью – столько доблести, что, пожалуй, в наши времена немногие государи дерзали не то что уподобиться, но даже завидовать ей. Кроме того, все знавшие ее утверждают, будто обладала она столь божественной манерой править, что одной ее воли, казалось, было достаточно, чтобы каждый без ропота и возражений делал должное; и даже в собственных домах, тайком люди едва ли дерзали делать то, что, как они думали, придется ей не по нраву. И причиной этого было в значительной степени чудесное умение распознавать и выбирать служителей, способных к тем делам, в которых она была намерена их использовать. И так хорошо умела она сочетать строгую справедливость с искусством быть милосердной и щедрой, что никто не мог пожаловаться, будто доброе дело в ее дни было плохо вознаграждено, а злое – слишком жестоко наказано. Отчего в народе установилось высшее почтение к ней, составленное из любви и страха, которое до сих пор остается столь укорененным во всех душах, что, кажется, люди верят, будто она смотрит на них с неба и вот-вот выскажет им оттуда или похвалу, или порицание. И поэтому ее именем и способами, ею определенными, управляются поныне эти королевства, так что хоть и прекратилась ее жизнь, но живет авторитет, подобно колесу, которое долго вращали с усилием, и оно немалое время продолжает крутиться само по себе, хоть его уже никто не двигает. Кроме того, судите сами, синьор Гаспаро: все великие и славные чем-либо в наши дни люди Испании были выдвинуты королевой Изабеллой. И Гонсало Фернандес, Великий Капитан
{412}, гордился именно этим гораздо больше, чем всеми своими славными победами и теми почтенными и доблестными делами, которые и в мирное, и в военное время сделали его таким знаменитым, что слава, если она не неблагодарна, всегда будет возвещать ему в мире бессмертные похвалы, свидетельствуя, что мало было у нас на веку королей и великих государей, превосходивших его в великодушии, мудрости и всяких доблестях.
