– И что же случилось в больнице?
– Она нашла своего рыцаря на белом коне.
– Мама нашла своего рыцаря, когда лежала раненая в больнице?
– Он был ранен еще тяжелее, чем она. Сначала они были просто друзьями, разговаривали, делились друг с другом своей болью, своими мечтами о будущей жизни. Но после больницы стали встречаться тайно, никто об этом не знал. Они встречались каждый день. С ним твоя мама наконец узнала, что такое настоящая любовь, что такое жить другим человеком, сливаться с ним душой.
– Мама встречалась с любовником каждый день? – я не верила своим ушам. – Так, может, Рони его сын? – Это исключено, Габриэла, Рони не его сын, он не мог иметь детей, он был парализован от пояса и ниже. Но твоя мама любила его душу больше, чем его тело. Она была с ним счастлива, как сроду не бывала. И сколько я ни предупреждала ее, что она ходит по краю, что подвергает опасности себя и свой брак, она не слушала. Каждый день она оставляла тебя, а потом и Рони на бабушку и Бекки и бежала к нему. А потом он умер, он ведь так и не смог оправиться от своих ран. И когда он умер, умерла и твоя мама. И в этот день твой отец понял, что мама горюет из-за другого мужчины и что она почти все годы, что была замужем за ним, любила другого… В ту ночь, когда умер ее любимый, твой отец пришел ко мне среди ночи и попросил, чтобы я пошла к ним. Он боялся, что Луна покончит с собой от отчаяния, он просил меня побыть с ней, чтобы она ничего с собой не сделала… Твой отец в конце концов простил ее, но их отношения так никогда и не наладились. С тех пор как умер ее любимый, Луна так и не пришла в себя, что-то в ее сердце умерло. До последнего дня она по нему тосковала. Знаешь, что она сказала мне, перед тем как закрыть глаза? Она сказала: «Я не боюсь смерти, Рахелика, я скоро встречусь с Гиди». Так его звали. А твой отец… Что ему оставалось делать, если жена его не любила? Искать утешения у другой женщины. И он нашел его у Веры. Вера любит его и дает ему все то, чего Луна его лишала. И твое негодование несправедливо: мама сама толкнула его в объятия Веры.
Рахелика замолчала. Молчала и я.
Ну вот и вышло шило из мешка. Вот и еще одна из тайн семьи Эрмоза открылась. Кто бы мог поверить, что у моей мамы был тайный роман, что за ее холодной и респектабельной внешностью скрывался настоящий вулкан?..
Несчастная мама… В сущности, она была жертвой военного времени. Она вела двойную жизнь: с одной стороны – замужняя женщина, мать двоих детей, а с другой – вдова с разбитым сердцем, которая так никогда и не оправилась от смерти возлюбленного. Что ж, тогда понятно, почему она примирилась с тем, что у отца есть Вера, и никогда даже не помышляла о разводе. Впрочем, это не мешало ей ненавидеть Веру лютой ненавистью.
Внезапно я увидела свою маму в совсем ином свете – человечную, уязвимую, понятную… И удивительным образом на меня снизошел покой.
Кладбище в Иерусалиме – унылая гора, на которой ничего не растет. Могилы рядами лепятся к скале, и ни одного цветочка, ни одного деревца между ними, голая каменистая гора угрожающе глядит на шоссе. Здесь конец пути, сюда доставляют иерусалимцев, когда приходит их время. Мужчины, женщины и дети, молодые и старые, сефарды и ашкеназы – все находят вечный покой. Сюда привезли дедушку Габриэля и бабушку Розу, здесь же, на участке сефардской общины, похоронили и мою маму.
Думаю, маме не понравилась бы ее могила. Глыба белого мрамора, а на ней выбито: «Здесь погребена моя жена, наша мать, наша сестра, дорогая Луна Ситон, дочь Габриэля и Розы Эрмоза». Слишком простой надгробный памятник для женщины с таким изысканным вкусом и чувством стиля. Мама ведь так любила цветы, но ни один цветок не цвел рядом с ее могилой, чтобы вдохнуть хоть немного жизни в это ужасное место.
Сколько у мамы было грез, которые не воплотились, в каких местах хотела она побывать и не побывала? Она не успела стать пожилой женщиной, обзавестись морщинами и сединой. Ей не довелось повести своих детей под хупу, а внуки будут знать ее только по фотографиям. Я не была ее долгожданным ребенком, плодом ее любви. С моим рождением закончилась ее юность, и из молодой девушки – свободной, веселой, жизнерадостной – она внезапно превратилась в женщину, на плечи которой легла непомерная ответственность. Даже тело ее сопротивлялось материнству, и у нее не было молока в груди.
Сегодня четвертая годовщина маминой смерти. Я стою у ее могилы, в руках у меня красные гвоздики, ее любимые цветы. Папа и Рони произносят кадиш, Рахелика и Бекки тихо плачут, каждая в объятиях своего мужа, их дети стоят рядом; вокруг родственники и друзья. Это больше похоже на похороны, а не на поминовение, думаю я. Как многим, оказывается, небезразлична моя мама.
Люди подходят к могиле, кладут на нее камешки. Потом дальние родственники прощаются и уходят, остаются только самые близкие. Рахелика берет тряпку, Бекки наполняет бутылку водой из крана неподалеку, и они моют надгробный камень – бережно, словно обмывают мамино тело. Осторожно проводят пальцами по буквам ее имени, как будто ласкают их.
Я стою в стороне, не принимаю участия в их хлопотах, жду, пока они закончат. Хочу, чтобы они ушли, чтобы не увидели, что я на грани слез. Хочу остаться с мамой наедине, прижаться губами к холодному камню, попрощаться. Хочу обнять ее в смерти, пусть она и не давала мне обнять себя при жизни, да и я сама себе не давала. Хочу помириться с ней, избавиться от муки, которая сидит в груди и не отпускает.
Почему я не простилась с ней, пока она еще могла что-то чувствовать? Если мама сейчас видит меня с неба, она, конечно же, недоверчиво пожимает своими ангельскими крыльями: девочка, у которой все не как у людей, вредная девчонка, которая делает все назло, теперь плачет у ее могилы?
– Пора двигаться, Габриэла, – говорит Бекки. – Уже поздно.
– Идите, я сейчас приду.
Бекки уходит в обнимку с красавцем Эли Коэном, и я вспоминаю, как когда-то, когда дедушка умер, и Бекки поссорилась с моей мамой и убежала с шивы, а я побежала за ней, и мы сидели на парапете у больницы «Шаарей-Цедек», она сказала мне: «Ты найдешь себе парня, как мой Эли, и выйдешь за него замуж, и будешь счастлива. Но не смотри по сторонам, когда встретишь своего парня и почувствуешь любовь здесь, в сердце…»
Я так и не встретила своего парня. Когда я была с Амноном, когда мелькнула тень надежды на то, что я нашла любовь, я не послушала своего сердца, не заметила подарка, положенного к моему порогу. А теперь слишком поздно: узенькая щелочка в моем сердце закрылась, оно окружено крепостной стеной, которую и пушка не пробьет.
Делается прохладно, начинает накрапывать дождь, я плотнее запахиваю пальто и вспоминаю прошлогоднюю осень в Лондоне, когда золотистые листья грудами лежали у подножия деревьев и я шла по Риджент-парку, ступая по листьям осторожно, чтобы не разрушить их хрупкую красоту… Я вдыхаю чистый прохладный воздух, смотрю на верхушки деревьев и на листья, летящие по ветру, смотрю на небо, и от красоты захватывает дух. Приближается мой двадцать второй день рождения, но в расцвете юности я чувствую себя сломленной жизнью осенней женщиной, женщиной поры листопада.
