– Непроизвольно? А что я скажу своей маме? С каким лицом я теперь покажусь перед мамой и скажу ей, что не дал своей первой дочери ее имя?
– У твоей мамы, слава богу, уже пять внучек с ее именем, ей мало?
– Так принято, первому ребенку дают имя отца или матери мужа, и ты это знаешь.
– Ну так дадим ей второе имя Виктория.
– Нет, не второе. Первое имя у нее будет Виктория, а второе пусть будет в честь твоего отца.
– После дождичка в четверг! Сначала имя моего отца, а потом имя твоей матери!
– Не морочь мне яйца! Я так решил – и точка!
– Что-что? – моя мама оскорбилась до глубины души отцовской грубостью. – Как ты со мной разговариваешь! Ты думаешь, я одна из твоих товарищей по бригаде? Я только что родила тебе дочь, после семнадцати часов схваток, а ты в таком тоне со мной говоришь?! – Прости, ради бога, я не хотел… Ну извини меня…
Он попытался обнять маму за плечи, но она стряхнула его руки и вышла из комнаты, оскорбленная и негодующая. Она и без того была взвинчена, поскольку не могла смотреть на свое тело после родов.
– Погляди, какие складки! – плакалась она Рахелике, показывая свою слегка пополневшую талию. – А груди?! – она сжимала руками грудь.
Годами ее дразнили взлетной полосой из-за плоской груди, но ей даже нравилось, что груди у нее маленькие, и она жалела Рахелику, которой приходится таскать такие тяжеленные. А теперь у нее самой прямо бомбы. Если бы только она могла снять их с себя вместе с лифчиком! Но мало того: они хоть и большие, но без молока!
– Даже у коровы есть передо мной преимущество, – жаловалась она Рахелике. – Корова хоть молоко дает…
– Это все нервное, – успокаивала ее Рахелика. – У всех родивших женщин есть молоко. Ты должна успокоиться, отпустить…
– Отпустить – что? Отпустить молоко? Я, что ли, задерживаю его в груди?
– Ты должна немного отпустить свое настроение. С тех пор как ты родила, ты вся как натянутая струна. И все время делаешь глупости. Я говорила тебе, что не принято называть первого ребенка по имени отца жены, но ты все делаешь назло, чтобы ссориться с Давидом. Ну почему ты назвала дочку Габриэлой?
– Потому что я решила, что мой первый ребенок будет носить папино имя.
– Но твой первый ребенок – девочка.
– Ну и что? Это красивое имя – Габриэла, это имя ангела. Он будет ее охранять.
15 мая 1948 года, через несколько месяцев после того, как я появилась на свет, проклятые англичане наконец-то покинули страну, и моя бабушка Роза чуть не танцевала от радости на столе. Но к великой радости дедушки и бабушки от ухода ненавистных англичан примешивалась и тревога за будущее.
За день до этого Давид Бен-Гурион возвестил о создании государства Израиль, и война за независимость должна была решить судьбу еврейского народа. Радио в дедушкиной комнате не замолкало. Мой отец ушел в армию, созданную Бен-Гурионом, не посоветовавшись с женой. Когда он сообщил ей, что идет воевать, она от испуга чуть не выронила меня из рук.
– Прошу тебя, Давид, не оставляй меня одну с ребенком! – взмолилась она.
– Ты не одна, ты с матерью и сестрами.
– Отпусти его, не скандаль, – посоветовал мой дедушка. – Сейчас все идут в армию, не стоит от этого уклоняться.
Габриэль был горд тем, что его зять мобилизован. Если бы он сам мог сделать то же самое! Ему было сорок семь, а чувствовал он себя столетним стариком. Будь он здоров, тоже пошел бы в армию.
Вскоре после Давида призвали и Моиза. Теперь оба дедушкиных зятя были бойцами Армии обороны Израиля, созданной Бен-Гурионом. Когда Моиз ушел в армию, Рахелика с маленьким Боазом-Иегудой тоже перебралась к родителям. Дом был маленький и тесный, но дедушка Габриэль был счастлив, что все его дочери при нем в такое опасное время. А еще больше он был счастлив оттого, что в доме младенцы. Их голоса немного облегчали его страдания. И наконец-то он может что-то сделать для дочерей.
И тогда произошло то, что бабушка Роза долгие годы называла чудом: однажды утром открылась калитка, и во двор вошел невысокий худой человек с кудрявой головой и с жидкими усиками над верхней губой. – Дио мио! Эфраим! – закричала Роза и бросилась его обнимать.
Столько воды утекло с тех пор, как Эфраим бесследно пропал, и вот он вернулся. Сейчас он сильно отличался от того непутевого пьяного парня, который покинул дом, хлопнув дверью, – это был настоящий мужчина. – Рахелика, Луна, Бекки! Смотрите, кто пришел! – кричала Роза. – Смотрите, кто здесь! Эфраим вернулся домой!
Даже Габриэль обрадовался, увидев шурина. Прошло много лет, и, несмотря на сильную неприязнь к тем, кто был связан с «Лехи» или «Эцелем», несмотря на пятно, которое легло на семью после смерти Матильды Франко, он был взволнован, увидев Эфраима.
– Ты разбил нашей маме сердце, дядя Эфраим, – сказала Рахелика, когда все немного успокоились.
– Да ладно, ничего не разбил, что было, то было, – запротестовала Роза. – Главное, что ты вернулся живой и здоровый, что я снова вижу тебя.
Ей хотелось обвить руками своего братика, обнять его, поцеловать в глаза, но что-то в его взгляде не подпускало. Лицо, прежде детское, стало лицом мужчины; глубокие борозды на щеках и над бровями давали понять, что годы, миновавшие с тех пор, как он вышел из дому, хлопнув дверью, были для него далеко не безоблачными. Кто знает, что он пережил, где скрывался от англичан, и кто знает, сколько раз его палец лежал на спусковом крючке.
Роза не осмелилась задать ему ни один из тех вопросов, что бились в ее мозгу, не пыталась проникнуть под панцирь, который он на себя надел, – она просто стояла рядом, втягивая ноздрями его новый запах – запах мужчины. От Эфраима уже не несло алкоголем, как в ту пору, когда он жил у них в доме.
Они сидели в гостиной за обеденным столом. Дочки с детьми на руках были очень тихи, они еще не пришли в себя после неожиданного возвращения дяди, и только Бекки щебетала, болтала и задавала вопросы, которые Роза, а может, и Рахелика с Луной хотели бы задать, но не осмеливались.
– Где ты пропадал столько времени? Мама так тревожилась, чуть с ума не сошла. Мы же не знали, где ты!
– Сражался за наш народ, – ответил Эфраим, – помогал выгнать британцев из страны, и вот они, слава богу, ушли, – и он ущипнул Бекки за щечку.
– Это ты их напугал?
– У-у-у, еще как.
– А что ты им сделал?
– Не сейчас, милая Бекки, еще не пришло время рассказывать. Когда-нибудь я тебе расскажу.
– Оставь дядю Эфраима, – выговаривает ей Роза, – не морочь ему голову. Пора поесть.
Эфраим ел с жадностью.
– Как я соскучился по домашней еде. И как я соскучился по семье…
От вида младенцев Рахелики и Луны он пришел в восторг.
