— Да, как же. Выходи, Саш, я, пожалуй, поеду.
Красивые пальцы зятя ложатся на коробку передач. Он чуть поворачивает голову и с намёком на меня косится. Я зажмуриваюсь. Откидываюсь затылком на подголовник и, понимая, что ничего другого мне не остаётся, ровно интересуюсь:
— Даже если я соглашусь на твои условия?
— Это какие же?
— Ты знаешь. Пожалуйста, на заставляй меня их повторять.
Вот именно. У меня и так внутри одна за другой обрываются тонкие невесомые нити, из которых соткано полотно допустимого.
— Почему? Если тебе невыносимо даже просто говорить об этом, как ты планируешь действовать?
— Я не знаю!!! — ору так, что голос срывается. — Я просто не знаю… — последняя фраза тонет в громком всхлипе. Мне кажется, я слышу звук, с которым лопается мой хребет. Страшный хруст в ушах, который не перекрывают даже мои рыдания.
— Эй… — Олег будто пугается. — Эй! Саша, ну что ты… Посмотри на меня.
Трясу головой, не отнимая рук от лица. Меня мелко-мелко колотит. Так, что кажется, и полуторатонная машина ходит вместе со мной ходуном.
— Ну всё. Ты чего? Ну-ка, прекращай! Ты же сильная. Помнишь?
— Да-да, я сильная, — сломанной марионеткой киваю я, хотя по правде ничего подобного не ощущаю и близко. Какой там? Я разваливаюсь на части, как брошенный хозяевами дом. Крыша уже давно усвистела, иначе бы я тут не сидела, а теперь пали стены, и дошёл черёд до фундамента. По основанию, там, где я себе всегда казалась незыблемой, идут толстые уродливые трещины.
— Хватит, Саш, пожалуйста… — ему, как и мне, невыносимо. Он целует меня куда придётся — в мокрые щёки, висок, потекший нос. Силой отводит мои руки и целует… Целует… Целует. Я бьюсь, я мечусь мотыльком. Теряя ориентиры в пространстве, не чувствуя под ногами земли.
А потом наши губы встречаются. И неожиданно даже для себя я отвечаю. С той требовательностью, что не уступает его. С невозможной, непонятно откуда взявшейся жаждой. Может, права была Свиблова, и мне не следовало столько воздерживаться. Ведь по факту после развода у меня был лишь один мужчина — этот. Конкретно этот мужчина, да…
Олег рычит мне в губы и, не прерывая поцелуя, пытается опустить кресло. Но даже это меня не отрезвляет сходу. Я зарываюсь в его волосы скрюченными пальцами, царапаю затылок. Шумно дышу ему в рот. С жадностью поглощаю всё, что он мне даёт: вздохи, ругань, тихие задушенные стоны. Постепенно его рот соскальзывает ниже. Он ведёт языком по трепещущей жилке на моей шее. Я ёжусь, кожа покрывается крупными мурашками. Это даже не особенно и приятно, так остро, что… больно. Олег обхватывает ладонью мою грудь, по-хозяйски сжимает и втягивает сосок в рот прямо поверх моего платья.
— Нет! Подожди. Нет… Не так, — я толкаю Олега в грудь ладонями. Мы слишком близко, толчок выходит едва ощутимым. Но каким-то чудом это срабатывает. Олег останавливается, чуть отстраняется и впивается в меня ищущим взглядом.
— Я думал, мы все решили.
Он выглядит абсолютно невменяемым. Будто под кайфом. Мне становится окончательно не по себе. Хотя и раньше я не могла похвастаться спокойствием. Что врать себе и кому-либо, если правда в том, что я совершенно не контролирую ситуацию, и это так страшно, что я не могу себя собрать и заставить как-то двигаться дальше.
— Там Котька мечется. Думает, что ты навсегда ушёл. Сейчас нам нужно вернуться, а не… это, — сопровождаю слова неопределённым взмахом руки.
— Да, пожалуй. Я… Саш!
— М-м-м?
— Ты уверена, что я ей нужен?
— О, да. Она была очень убедительна. А ты всё ещё хочешь сбежать?
— Нет. Я искренне хочу быть с ней рядом. Мы были счастливы, Саша.
— Я знаю. Это было видно. Вот почему…
— Ты ничего ей и не сказала?
Это очевидно. Поэтому, не посчитав нужным как-то прокомментировать его слова, я дергаю на себя ручку и открываю дверь:
— Так мы пойдём?
На свой этаж поднимаемся прямо из паркинга. Лифт просторный, но я не уверена, что мне рядом с ним хоть где-то будет свободно. Кажется, даже воздух вмиг наполняется им, он повсюду. Он… и эхо «предательница». Двери открываются, и тут же перед нами предстаёт взволнованная Котька. Рыдая, она бросается в объятья мужа.
— Я думала, ты ушёл! Я думала, ты правда ушёл. Прости меня. Пожалуйста, Олежик, прости. Я больше никогда-никогда так не буду. Ты только не уходи.
Какой странный день. Олегу приходится во второй раз выступать в роли жилетки.
— А дома мы не можем об этом поговорить? — криво улыбается он, осторожно отстраняя от себя Котьку. Та уже совершенно беспечно, будто и не было ничего, смеётся в ответ:
— Конечно, можем! Я просто так вся испереживалась. Ты был очень убедительным, знаешь ли.
— Ты тоже, — не удержался всё-таки Олег. По-джентельменски придержал дверь, пропуская вперёд вновь притихшую Котьку.
— Я так не думаю. Ты же знаешь.
— Иногда я в этом не уверен.
— Прости! — Котька вновь бросается на шею мужу. Она совсем мелкая, метр с кепкой, а он высокий, даже выше меня. На фоне своего богатыря-мужа моя девочка выглядит совсем юной и такой запутавшейся, что у меня, уже вроде своё отплакавшей, опять начинает жечь в уголках глаз.
— Проехали. Но больше так не делай, ладно? Это больно.
Олег, как совсем недавно меня, обхватывает лицо Котьки ладонью и осторожно прижимает большим пальцем её губу. Та кивает, явно горячась.
— Конечно. Никогда! Правда. А тебя мама остановила, да?
Взгляд зятя обращается ко мне. Я стараюсь смотреть прямо, как если бы мне нечего было скрывать. Точнее, нам.
— Да. Скажи ей спасибо. Александра Ивановна мудрая женщина.
— В отличие от меня? Ты, наверное, это хотел добавить?
Нет, всё-таки Котька удивительная барышня. Только-только просила прощения, а теперь вот опять в её голосе слышится неприкрытый наезд. Чтобы не дать разгореться конфликту по новой, беру ситуацию в свои руки:
— Так, что мы стоим на пороге? Олег, иди разбирай сумки. Котя…
— М-м-м?
— А к тебе у меня есть разговор. Пойдём-ка, посекретничаем.
Котька удивлённо хлопает ресницами, но возражать мне почему-то не смеет. Наверное, я выбрала верный тон — в меру строгий, который ясно даёт понять, что дело серьёзное, но без наезда и какого-то нравоучения.
— И о чём ты хотела поговорить? — кисло интересуется Котька, когда за нами закрывается дверь в мою комнату.
— О том, что если ты продолжишь в том же духе — сто процентов потеряешь мужа. Мне пришлось постараться, чтобы убедить его вернуться. Ты это понимаешь?
Котька усердно трясёт головой. Ей хватает совести даже смутиться. Неспроста же она отводит глазки.
