Интересно, теперь он хоть когда-нибудь танцует? Под Bon Jovi. Или кого-то еще…
— Мам…
— М-м-м? — осоловело моргаю, возвращаясь в реальность.
— Я говорю, мы, наверное, пойдем. У Олега завтра важное совещание, к которому ему нужно подготовиться.
— Да, конечно. Когда вас с вещами ждать? — вымученно улыбаюсь.
— С какими еще вещами? — вступает в разговор Борис.
— Ой, я тебе не сказала, да? Мы у мамы пока поживем. Так удобнее выстраивать логистику.
— И как вы здесь все разместитесь?
Почему-то вопрос бывшего меня злит. Да, до развода мы жили в огромном особняке за городом. И, может, моя нынешняя квартира не сравнится с ним, но… Я купила ее сама, на собственные деньги. Не взяв с этого урода ни копейки отступных! И если его что-то не устраивает в моей жилплощади, то лучше бы ему держать свое мнение при себе.
— Я освобожу им свою спальню, а сама переберусь в кабинет.
— Мам, мы не хотели выживать тебя из твоей спальни!
— Это временно. К тому же, в противном случае, вам действительно будет негде расположиться.
— Мы могли бы спать в гостиной. — Котька с сомнением пялится на виднеющийся в дверном проеме диван.
— Она проходная. Не чуди. Все нормально.
— Правда?
— Ну, конечно. В кабинете у меня хороший диван. Там даже матрас какой-то ортопедический.
— Тогда мы завтра и переберемся.
— Отлично. Я как раз свободна весь день.
— А как же твои фитнес-клуб и йога?
— Ничего со мной не случится, если я разок пропущу занятие.
— Это точно! — Котька завистливо вздыхает. — Фигура у тебя — отпад. Подтвердите!
Я не знаю, от кого она ждет подтверждений, от отца или мужа, но, черт его дери, все равно краснею.
— Я много приседаю. И, кстати, давно зову тебя ко мне присоединиться.
— Я и спорт — понятия несовместимые, — морщит Котька нос, — хотя, если я еще хоть немного поправлюсь, может, и придется.
— Ты красавица! — горячо возмущаюсь я.
— Угу, — мямлит Котька и следом, будто кое-что вспомнив, щелкает пальцами. — Извините, нам с мамой нужно посекретничать. — А потом хватает меня, как в детстве, за руку и тянет за собой. Останавливаемся мы лишь в самом конце коридора.
— Что такое? — удивляюсь я.
— Ты уже слышала?!
— Что?
— Папа бросил эту малолетнюю шлюху.
— Котя!
— Ой, мам, перестань! Мне уже двадцать лет.
— Это не дает тебе право так отзываться о… эм… избранницах отца.
— Ты серьезно?! Избранницах? Мам, камон! Я слышала, как ты ее называла в разговорах с подругами.
— Это другое! — душно краснею я.
— Ай, ладно. Неважно. Я вообще ведь о другом. Может, тебе стоит поговорить с ним? Ну, знаешь, поддержать. Сходить куда-нибудь, вспомнить молодость…
— Мне тридцать восемь, Котька. Молодость у меня в самом разгаре.
— Ты поняла, о чем я!
— Не совсем. Хочешь, чтобы мы с твоим отцом помирились?
— Почему нет? Ты одна. Он один… — Котька с намеком шевелит бровями. — Я подслушала, как он говорил дяде Косте, что развод с тобой был большой ошибкой. А дядя Костя ему знаешь что на это ответил? Что упустить такую горячую бабу мог только дурак. Так и сказал! И я с ним согласна. Ты у меня, мамуль, вообще огонь.
Комплимент Котьки заставляет меня вымученно улыбнуться. Я отвожу глаза в сторону и натыкаюсь на безэмоциональный взгляд зятя. Интересно, как много успел он услышать? Обсуждали ли они с Котькой наше потенциальное воссоединение с Борисом? Наверняка… Господи, как же неловко!
— Не думаю, что из этого что-нибудь выйдет, — бормочу я, чтобы не разбивать Котькины мечты так уж сразу. Если ее греет мысль о нашем воссоединении с Борисом, если она приносит ей радость — пусть. Моей девочке сейчас, как никогда, нужны положительные эмоции.
— Мам, ну ты чего? Мы сейчас уйдем. Вы останетесь одни… Когда такое было в последний раз? До моего рождения? — брови Котьки исполняют причудливый танец. Тут и намек, и сарказм, и вызов.
— Кать, думаю, Александра Ивановна все поняла. Я правда спешу.
— Ой, прости! — Котька суетливо одевается, и совсем скоро за нею с мужем закрывается дверь. Мы остаемся в квартире вдвоем с Победным. И впрямь впервые за долгое-долгое время. Спрашивается, какого черта он решил задержаться? У меня, может, последний свободный вечер. Который я смогу провести в одиночестве. А тут он. И дождь. И чертовы воспоминания.
В действительность меня возвращает звон посуды. Это еще что? Иду на звук. Победный достал из моего! холодильника жаровню и теперь выкладывает на тарелку голубцы. В нем всегда просыпается аппетит, когда он нервничает. Аппетит к еде. Или к сексу. Стоит об этом подумать, и у меня начинает сладко сжиматься низ живота. Это рефлекс. Чертов рефлекс. Не более.
— Приятного аппетита! — рявкаю я, с грохотом закрывая жаровню крышкой.
— Ой, мне стоило спросить, да?
— Да. Какого черта ты хозяйничаешь в моем доме?
— Ты что, никак меня не простишь?
— А ты только сейчас решил это обсудить? Неужели появилась какая-то причина?
Аппетит Победного не может испортить даже скандал. Он демонстративно ставит тарелку в мою! микроволновку и, отвернувшись к ней, замечает:
— Значит, ты в курсе новостей? Ленка донесла?
— Уже поздно. Ешь и уходи. Не стоит давать детям повод…
— Повод для чего?
— Повод думать, что мы можем помириться.
Микроволновка дзынькает. Победный вынимает тарелку и ставит на стол. Ненавидя себя, я достаю из холодильника сметану — голубцы он любит есть так. И подаю приборы.
— Я разговаривал с Мироном по поводу учебы в Англии.
Замираю с занесенной над чайником рукой. Мы много раз это обсуждали. И, может, я в самом деле какая-то несовременная, но мне сложно представить, как можно отпустить от себя десятилетнего сына в чужую страну, пусть даже для получения образования. Наливаю в чайник воды и щелкаю кнопкой:
— Ты знаешь, как я к этому отношусь. Мое мнение не поменялось.
— Если Котьке придется туго, это может стать лучшим выходом.
Я понимаю, на что он намекает. И почти ненавижу его за это. За то, что он допускает саму мысль о таком.
— Мы сделаем все, чтобы этого не случилось.
— Да. Но не факт, что нам это удастся.
— Даже слышать ничего не хочу.
— Черт его дери! Я не господь бог! Все, что я хочу — иметь план. План на случай, если что-то пойдет не так.
