– Позвоню, – пискнула Марьяна и отключилась.
Я прикрыл глаза на мгновение, слыша, как в замке поворачивается ключ. Пришествие моего зеркального отражения ознаменовалось звонким матом, когда Марк споткнулся на пороге о мои кроссовки.
– Мир, твою мать, тебя обувь с дороги убирать не учили? – заорал он.
– А тебя предупреждать о приходе? – не остался я в долгу, включая кофемашину.
– Я это ты, ты это я, – пропел Марк, – ну и рожа у тебя.
– Совсем как у тебя. Ты по делу или поострить захотелось?
– По делу. Я сегодня у Ольги был.
– И что? Она снова тебя облила холодной водой?
– Хуже. Вообще дверь не открыла, но это мелочи, я ее добью, – Марк легкомысленно махнул рукой, но я-то чувствовал его напряжение, однако лезть к нему в душу не захотел. – Я высочество твое видел, в окно убегающее. Садилась в машину Влады, где уже сидела наша с тобой сестра. Напомни, почему я отказался отдать Фаню цыганам десять лет назад?
– Ты умом никогда не отличался. Дальше.
– А дальше я полюбопытствовал, от кого твое сокровище уходило. Фамилия Костин тебе о чем-нибудь говорит?
– О том, что мудаку пора бронировать очередь к травматологу, – кивнул я.
– Знаешь уже о нем?
– В курсе. И о том, что Фаня со своей ОПГ приняли Марью в свою расследовательную секту.
– Мог бы и поделиться, – обиженно заметил Марк, – давай кофе по-быстрому и съездим к Костину. Не смотри так на меня, не могу я тебя одного отпустить.
– Я, конечно, знал, что любовь мозги разжижает, но чтоб ехать в прокуратуру бить морду прокурору… – качал головой Марк, сидя на пассажирском сидении.
– Может, ты помолчишь? – нервно поинтересовался я.
– Я не могу молчать, Мир, я же чувствую, что ты на взводе, и тоже начинаю заводиться.
– А я чувствую, что ты тоже поплыл, – с каким-то садистским удовольствием произнес я.
– Я? – округлил глаза Марк, тыча себя в грудь указательным пальцем, – никогда! Просто бесит, когда меня бросают. И трубку. И обзывается еще. Бабник, бабник… Я не бабник, я в активном поиске!
Я только хмыкнул, прекрасно понимая Марка. Просто мне уже хватило потрясений и я покорно принял тот факт, что «поплыл», а вот моя копия еще сопротивлялась своим чувствам и убеждала в первую очередь себя, что к Ольге у него исключительно спортивный интерес.
Я предпочел не лезть брату в душу – сам разберется, не маленький, а у меня своих проблем хватало.
Припарковал машину у ворот прокуратуры и решительно вышел на улицу. Горячий воздух обжег легкие; я кивнул в знак приветствия знакомому охраннику. Пропустили нас без вопросов.
Я чеканил шаг по пустому коридору, Марк лениво плелся за мной, зорко следя, чтобы не встретиться с генеральным. Потому что в нашей семье существовало четкое разделение на отца и прокурора и главного начальника. Вне стен родных пенатов Демидов Михаил Юрьевич был генеральным прокурором даже для нас. И лишь дома он превращался в заботливого отца огромного неугомонного семейства. Поэтому, если бы отец узнал о моих планах, то огребли бы мы с Марком и как опера, и как сыновья.
Кабинет Костина находился на втором этаже, почти в самом конце коридора. Красная ковровая дорожка на полу скрадывала звук шагов, поэтому, когда дверь кабинета мудака распахнулась, являя ему нас, Костин вздрогнул и нахмурил брови.
– Чем обязан? – поинтересовался он, подняв голову.
Я первым вошел в кабинет и молча устроился на посетительском стуле. Марк запер за собой дверь, прислонившись к ней спиной, и спрятал руки в карманы джинсов.
– Демидовы, – процедил Костин, явно напрягаясь.
Я молчал, расслабленно откинувшись на спинку стула. Марк тоже не подавал признаков жизни, изображая статую самому себе, а Костин явно нервничал.
– Вы кабинетом не ошиблись? – нервно поинтересовался мудак.
Что, придурок, пугать девчонку ты можешь, а мое присутствие выдержать – нет?
– Я сейчас охрану вызову, – предупредил нас болезный, потянувшись за трубкой стационарного телефона.
Я резко поднялся, перехватывая его руку, отобрал трубку и положил на место.
– Майор, тебе погоны жмут? – зло процедил Костин. – Или думаешь, что если папа тут главный, то тебе все можно? Пошли вон отсюда! – раскипятился придурочный, подскакивая с места.
– Сядь, – ровно произнес я.
Костин сел, барабаня пальцами по столешнице.
Я снова вцепился в него взглядом, замечая, как Костин меняет цвет лица с красного на бледный, и угрожающе поинтересовался:
– Сегодня утром тебя заметили у дверей Марьяны Калининой, – нарочито лениво произнес я.
До Костина дошло. Я по глазам видел.
– Я хочу, чтобы ты забыл о ней, – закончил я.
– Она моя, – хмыкнул Александр, подписывая себе смертный приговор.
– В прокуратуре по утрам храброй воды дают выпить? – ожил Марк, – или вы тут от обилия бумажной работы тупеете?
– Пошли нахрен отсюда…
Я резко поднялся, поравнялся с ним и со всей силы пнул ножку стула, одновременно хватая придурка за шею и опуская лицом на столешницу.
– Тихо ты, – зашипел ему в ухо, когда тот взвыл, – я повторяю: ты забудешь о Калининой. Иначе я вернусь, и сломанным носом ты уже не отделаешься!
– У тебя проблемы, майор! Большие проблемы!.. – продолжал нарываться Костин.
А у меня была тяжелая, нервная неделя. Потому что сестра с подругами снова чудит, бабуля прикупила дачу и порадовала всех четырех младших отпрысков ремонтом искомой, а Марьяна продолжает дружить. Это не говоря уже о том, что начальство почувствовало вкус власти и каждую смену имеет всех в таких изощренных позах, что в ближайших аптеках наверняка закончился вазелин!
Костин стал последней каплей моего терпения, а от одной мысли, что он снова приблизится к моему высочеству, у меня глаза застила красная пелена.
Я тут танец на ушах с бубнами вокруг нее исполняю, а она держит дистанцию только потому, что очкастый хрен из прокуратуры когда-то ее напугал. И я был уверен, что высочество его боится до одури, поэтому и вышла утром гулять в окно, пока это недоразумение бодало входную дверь.
Не сдерживая себя, я еще раз приложил придурка лицом об стол, но он вырвался, вскакивая на ноги, и попытался ударить меня. Легко увернулся, впечатывая ему кулак в живот, краем глаза отмечая, что Марк сделал шаг к нам. Только мне помощь была не нужна, я был слишком зол.
Костин согнулся пополам, вытирая нос, из которого хлынула кровь. Марк расслабился, а я процедил:
– Я предупредил. Сидишь тихо, не отсвечиваешь, и я забуду о тебе. Нет – я вернусь. Я ясно выразился?
