После этого своего открытия я всех условно спящих проверила. В самой последней еще раз внимательно прочитала то, что написано на табличке, прикрепленной к кровати, на которой лежит маленькая девочка. Оказывается, в коме она лежит уже больше пяти месяцев и не одна, а вместе с отцом и матерью. Вот они рядом. И что самое страшное… Отец — жив, а мать и девочка условно мертвые.
И ведь я их для надежности несколько раз проверила. А вдруг ошиблась?
Никогда в жизни не пугалась так, как в тот момент, когда позади меня в палате со «спящими куклами» заговорил ребенок. Была бы живая, поседела бы в момент. Я как раз склонилась, разглядывая молоденькую женщину, лет двадцати, очень худенькую, с короткими, рыжими и очень густыми волосами, пухлыми губками и милым личиком, — а если точнее, то ту самую маму.
— Мама ушла. Ее уже нет.
Заорать я не заорала, а вот в строну шарахнулась ну очень стремительно. Да так, что в коридор вывалилась. Честно сказать, вернуться решилась не сразу. Но хорошенько подумав, пришла к выводу, что умереть второй раз и уже от испуга я вряд ли сумею, а узнать, кто же там такой разговорчивый, очень хочется. Узнала.
В самом темном углу палаты сидела маленькая девочка, а если точнее, то тусклая копия той малышки, что меня так заинтересовала.
Присев на корточки рядом с ней поинтересовалась:
— Давно ты тут сидишь?
— Давно, — прошелестел безэмоциональный голосок ребенка. — Как мамочка ушла, так и сижу. Я тут прячусь.
— Зачем?
— Мамочка ушла туда, где много света, а я папу жду. Мне без него плохо.
— Она тебя с собой не взяла?
— Нет. Она просто ушла. Мама всегда говорила, что я ей всю жизнь испортила. Карьеру погубила. А папа меня своей принцессой называет, я без него не пойду. Ей там без нас сейчас, наверное, лучше.
— Тебе здесь не страшно?
— Страшно, но я все равно никуда не уйду. Меня здесь никто не видит. Я хорошо спряталась. Могу теперь долго ждать. Папочка обязательно меня заберет. Вот выздоровеет и заберет.
Что я могла сказать этому ребенку? Чем помочь?
— Конечно заберет. Ты извини, мне идти пора. Если я смогу, то навещу тебя еще раз. Можно?
— Можно.
Больше она ничего не сказала, и я ушла. Ушла к себе в почти уже родную палату и впервые за эти последние безумные дни заплакала. И плакала я из-за нее. Еще в молодости узнав о том, что из-за болезни я никогда не смогу быть мамой, я переплакала это известие, пережила его, стала жить дальше. И вот сейчас мое прошлое перехлеснулось с настоящим, причиняя боль.
Новый день я встретила так же, как и она, пытаясь спрятаться в темном уголочке.
Глава 4
Он дал разрешение на отключение меня от аппаратуры, поддерживающей мою жизнь. Мое сердце остановилось, и я окончательно умерла. Вот только уйти туда, куда меня так настойчиво после этого «приглашали», не захотела. Слишком сильно хотелось увидеть итоги моей мести, слишком сильно переживала за одинокую малышку, сидящую в темном уголке затемненной палаты.
Умерев, я наконец-то смогла покинуть как само здание больницы, так и его территорию. Даже на похоронах своих побывала.
Парик мне не понравился. Сэкономил зараза. Мои шикарные черные волосы обрили, а дрянь какую-то на мою головушку напялили. А ногти? Они же в тот день обломались все! Так никто и не подумал нарастить их вновь!!! Лежала словно голая. А макияж? Тому, кто его на мое лицо накладывал, я бы лично руки оторвала. А украшения? Он даже крестик с меня снял! Но это ладно… Пусть радуется. В доме все равно никаких подлинных драгоценностей не осталось, сплошная бижутерия, а эксклюзивные наборы — якобы в чистке. Пусть поищет, что и где… А где? Продала! Цветы, правда, были красивые. Батюшка симпатичный. Гости вежливые. Некоторые даже по-настоящему скорбели. Поминки шикарные. В конце, правда, некоторые поминающие кричали «Горько!», но мне лично даже понравилось. Никогда не понимала обычая говорить хорошо на похоронах о гадких личностях и мерзавцах. Тварь она и после смерти тварь, а стерва она и после смерти стерва.
А милый-то, с трудом дождался окончания скорбных поминок и, вздохнув с облегчением, сел в свою личную машину отбыл в мой личный особняк. Ну, по крайней мере, он еще до недавнего времени был моим. Вот там он и отметил мою кончину по-настоящему. Думаете, гостей позвал? Фигу! В одного нажрался и высказал моему портрету все, что обо мне думал!
Узнала о себе много нового. Вот так живешь, живешь… И на тебе! Получите и распишитесь!
Два дня пил. Не верил, наверное, до конца, что избавился от меня, а потом поскакал к адвокату и с облегчением узнал, что завещание свое я не изменила и все мое теперь его. Обрадовался. То, что от всего уже ничего не осталось, это уже дело десятое…
Веселье началось в этот же день ближе к вечеру. В дом к моему милому пожаловал солидный дядечка с крутой охраной и попросил его освободить занимаемый им дом, предъявив договор купли продажи. При чем, забрать из особняка мой муж мог только личные вещи: одежду, машину, опять же только свою, драгоценности. Как он не качал права, как не возмущался, а на выходе его вещи были тщательно проверены. В квартире, куда он приехал уже ночью, его тоже встретили новые жильцы, имеющие на руках документы в которых черным по белому было написано, что данная жилая площадь продана вместе со всем, что в ней имеется.
Ночевали мы с ним в гостинице. Ну, как ночевали? Он по номеру метался, а я наблюдала за моим красавчиком и его разочарованием, но все же самое интересное он узнал на следующий день, метнувшись в главный офис моей не такой уж и маленькой компании. Узнал, что она вот уже несколько месяцев принадлежит другому человеку. А уж на то, чтобы разузнать о том, что домик во Франции и вилла в Италии тоже проданы, много времени ему не понадобилось. Что он сделал? Нанял адвоката и детектива для того, чтобы один расследовал все случившиеся и узнал, куда я дела деньги, полученные от продаж, которые он надеялся найти и унаследовать, а другой проверил правомочность заключенных мною сделок.
Все! Кредиторы его нашли еще через неделю и заставили отдать последнее. Он конечно и сам попытался найти мои исчезнувшие деньги. Сунулся в конный клуб. Ведь это было последние место, что я посетила, но его туда не пустили. Да, в клубе было помещение с персональными сейфовыми ячейками для клиентов. Оно неплохо охранялось, но войти туда можно было только имея на руках маленький ключик с серебряной гравировкой, а мой муж такого ключика на руках не имел. Сейфовые ячейки в клубе не были именными, а потому никто даже в самом клубе не смог бы ему сказать какая из них моя. Нет, сказать ему, что ключ у меня на руках был, они могли и даже разрешить потыкать им в поисках моей ячейки, тоже. Вот только не было его и в моих вещах, которые он получил от следователя. Не повезло ему.
У меня в тот день, конечно, был такой ключ. Именно в клубной ячейке лежали несколько карточек на предъявителя и мои новые документы, но дело в том, что с некоторых пор я не носила его с собой. Он был спрятан в деннике моей лошади. Надежно спрятан. Найти его случайно, да и намеренно, не сможет никто. А детектив? Что детектив? Ничего он не нашел. Нет, узнать о том, как и где я совершала сделки, он смог, а вот проследить дальнейшие мои перемещения, о которых я не собиралась никому сообщать, нет. Матвей мог бы гордится мной. Я замела следы как матерый уголовник. Вот только теперь все это мне не к чему.
