Очень скоро мне надоело мотаться вслед за своим бывшим мужем и слушать его стенания и ругательства. Денег у него теперь не было, от слова совсем. Вещей почти не осталось. Все, что можно — он продал, как и машину с трехкомнатной квартирой, о которой я даже и не подозревала, погашая кредит, потому как доказать, что он его не брал, не смог! Драгоценности мои он тоже не нашел. Не было в банках счетов на мое имя, не было и ячеек, которые он мог бы наследовать. Зарос. Оброс. Одежонка так себе. Не привык милый мой жить на копейки, а потому захомутал по-быстрому невзрачную тетку, торгующую на рынке, и пристроился на ее диване. Вот только миллионы мои пропавшие ему покоя не дают, и чтобы забыть их и меня, красу ненаглядную, и то, как он лоханулся, приналег красавчик Ваня на пивко и не только. Так что, думаю, убивца для него искать не стоит. Сам справится.
Да и не нужна мне его смерть. Старый продавленный диван и потная тетка в придачу намного более худшее наказание для него, чем смерть. Для того, чтобы подцепить богатую даму, ему нужно выглядеть богато и независимо. Одна беда, денег у него на классный прикид нет, а работать он разучился.
Глава 5
И все-таки я вернулась в ту больницу, где умерла, в ту палату, где осталась маленькая девочка по имени Василиса. Только тишины в этой палате больше не было. Ор стоял такой, что меня горемычную чуть не сдуло, когда я туда «вошла». Орали две особы похожие друг на друга, как родные сестры. Обе высокие, полные, громкоголосые, с крупными чертами лица. Только одна в белом халате с розовыми волосами, а другая в платье с волосами, выбеленными перекисью. Их бы на арену цирка, подковы гнуть, а они в палате, где больные люди лежат, разборки устроили. Я бы на месте этих полумертвых особей, что лежат на кроватях, повскакивала уже и по домам разбежалась, а они ничего… Лежат себе.
Девочку я нашла в том же уголочке, где и раньше. Присела рядышком и, дождавшись пока она на меня внимание обратит, и спросила:
— А это кто? И почему орут?
Ответ ошеломил.
— А это бабушка Лиза пришла к папе, а тетя доктор заставляет ее нас всех в другую больницу переводить или домой забирать. Говорит, не могут они за нами дальше смотреть. Или платить нужно, или забирать. Бабушка хочет только папу забрать, а нас с мамой советует в богадельню сдать. Говорит чужие мы, приблуды детдомовские. Вот и ругаются.
Ребенок замолчал, и я услышала, как ее бабуля спрашивает уже почти спокойно, может ли она забрать сына? И получает ответ, что если бы его жена была здорова, то тогда только с ее согласия, а так, хоть сейчас. Наоравшаяся и добившаяся нужного ей ответа, бабка, видимо не подумав хорошенько, ринулась оформлять документы. Докторша поспешила вслед за ней и в палате наступила тишина. Но вот была она не долгой. Малышка, сидевшая рядом со мной, захлюпала носиком, и слезы ручейками потекли из ее глаз.
— Мама больше не вернется, — разобрала я ее всхлипывания. — А мне нельзя просыпаться, пока папа спит. Бабушка всегда говорила, что такое отродье, как я, должно жить там, откуда выползла моя мамаша. Если я проснусь, она меня чужим теткам отдаст, а если нет, то папу заберет, а я насовсем здесь останусь.
Мне повезло, я услышала ее: «А мне нельзя…», и, боясь надеяться, спросила:
— А ты знаешь, как можно проснуться?
— Знаю, — ответил мне бесхитростный, доверчивый ребенок и продолжил. — Я знаю как. Тут раньше дяденька лежал, тоже сначала спал. Потом телевизор у его кровати как запищал, все забегали, забегали. Начали кричать. А он вдруг такой, как я у кровати встал и начал за всеми смотреть, а потом как все опять заработало и все ушли, он лег на кровать и сам в себя провалился. Все опять запищало. Назад все прибежали, а он уже проснулся. Его потом сразу куда-то прям на кровати увезли.
Мысли с бешеной скоростью завертелись у меня в голове. А вдруг ангелы пошутят, пока боженька спит?
— Василиса…
— Меня папа Васенькой зовет, мама Васькой, а баба девчонкой и отродьем, когда папа не слышит, — перебила меня она, но надежда уже захватила меня в свои цепкие объятья и я настойчиво продолжила:
— Солнышко, а давай и мы с тобой так попробуем. Если у нас получится, мы с тобой папку бабушке не отдадим, и сами от нее потом уйдем. Не будем больше с ней жить.
Судя по вопросу, раздавшемуся сразу вслед за моим предложением, я сумела ее заинтересовать.
— А ты в кого проваливаться будешь?
— Ну, раз мама твоя ушла, то в нее, наверное.
— А если получится, ты будешь моей мамой?
— Буду.
— И никому меня не отдашь? — обнадежено шмыгнуло дитя носом.
— Никому, моя хорошая.
— И папу заберем?
— Обязательно заберем.
— Давай. Но только сначала ты.
— Нет, давай вместе. Порадуем бабушку, — малышка засмеялась и подала мне руки.
Ну, что? У нас получилось. Мы провалились. Приборы пищали, персонал бегал, бабка заламывала руки. А мы смотрели друг на друга и очень старались улыбнуться. Наследующий день из шипения Елизаветы Васильевны я узнала, что виновата по определению всегда и во всем: в том, что был гололед, в том, что машину занесло на повороте, и мы перевернулись. В том, что у меня был всего один перелом, а у моего мужа, ее сына, три, а главное в том, что посмела выжить.
На десятый день после того, как мы очнулись, меня и ребенка выписали из больницы, а вот Кирилл остался. Я матери не дала разрешение забирать его. Было у меня очень стойкое подозрение в том, что если она его заберет, то мы с ребенком больше его не увидим, а это в наши с ней планы никак не входило.
Что мы делали с ней целых десять дней до выписки? Мы знакомились. Вернее, я узнавала от малышки все, что она помнила. И чем больше узнавала, тем сильнее мне нравился этот ребенок. В тот день, когда мы переступили порог больницы и вышли на ее двор, я поняла, что никогда и никому не отдам Василису, маленькое, зеленоглазое, рыжее солнышко, богом данную мне доченьку.
Глава 6
Все было не то и не так. Во-первых — я привыкла смотреть на людей с высоты своих ста восьмидесяти пяти, плюс каблуки, а теперь? Теперь табуретка выше меня! Метр в прыжке, и это если в вытянутой руке кепку держать. Дюймовочка, мать твою, как есть Дюймовочка. Маленькая, худенькая, слабая, как котенок и ребенок рядом такой же. Во-вторых — одеться нам пришлось черт знает во что! В больницу, теперь уже моя семья, попала зимой, а вышли мы из нее летом! Представьте — теплые брюки, футболки, зимняя обувь и зимние куртки, шапки и кофты в руках. Представили? Но и это еще не все! Добавьте ко всему этому наш изможденный вид. Все! Картина — «Сами мы не местные» или «Жертвы маньяка», во всей красе. Хорошо, что я в куртке деньги на дорогу нашла, за подкладку завалились, но в маршрутку нас все-таки попытались не пустить. Решили, что мы бомжи. А, что? Правильно решили! Бомжами мы чуть и не стали.
