Часами она сидела на кровати, в ворохе смятых простыней, и когда приходили служанки-инсекты (насмешка над всегда внимательными и заботливыми джошу!), которые, к тому же, смотрели на нее, как на корм, они находили гордую дочь морского народа, застывшую, как статую, с остановившимся, пустым взглядом.
Она смотрела перед собой и, казалось, ничего не видела.
Иногда губы русалки вздрагивали и служанки слышали тихое, безэмоциональное:
– Вот что осталось мне от большого и прекрасного мира…
А потом ей удалось украсть у одной из самок-инсект, нож.
Длинный узкий стилет.
Причем, украсть так, что на нее даже не могли подумать. Она спрятала его в трещине, в стене.
Русалка не тешила себя надеждой: убить дракона не удастся…
Но она сможет убить себя. Это проще, чем прыгнуть вниз с головокружительной высоты. Один удар… Она знала, куда бить… и ее не станет.
Нужно лишь довести дракона до безумия… придется трудно. Но потом, если боги будут милостивы, он не войдет к ней несколько дней. Чтобы не убить «морскую ведьму». Будет плохо, но мысль о том, что скоро все закончится, поможет ей все это вынести.
И тогда, наконец, она убьет себя.
В ту ночь она впервые заснула почти счастливой.
А наутро ощутила шевеление. Слабое. Под сердцем.
Дело в том, что на тошноту, что по утрам, что в течение дня, она давно не обращала внимания.
Русалке, Видящей, истинной дочери моря, месяцами не всплывающей на поверхность (зачем? Ведь в солнечном мире, как известно, ничего хорошего и интересного нет…), тяжело приходилось в высокой башне, под небесным куполом… Воздух был сухой, разреженный, колючий…
Каменная клетка маленькой и убогой…
Поэтому к регулярным приступам тошноты она привыкла, к тому же несказанно, аномально похудела. Некогда пухлые щеки с задорными ямочками, казалось, безвозвратно исчезли, остались лишь острые скулы. Глаза запали, в них появился полубезумный лихорадочный блеск…
И вот толчки. Изнутри.
Ириэль сидела, уставившись в пространство перед собой, не в силах оторвать руку от впалого, чуть не прилипшего к спине живота и думала. Она только-только подготовилась к смерти, свыклась с неизбежным, осознала, что ее никто не освободит, не спасет.
Участь, которую уготовил ей дракон, определенно была хуже блаженного небытия и последующего полета на Звезду.
Потом этот нож… Который принес ей что-то очень похожее на счастье…
А потом… это.
И умирать вдруг стало нельзя. Убьет себя – убьет и младенца внутри. А к нему – неважно, кто там, русалка или тритон, Ириэль, убей ее боги, не чувствовала ненависти.
Но и любви не чувствовала. Почти. Все ее чувства, кроме ненависти к дракону, как-то в одночасье притупились…
Но ребенок должен был жить. Любой ценой. Это русалка понимала. Так много переживший еще в ее утробе, такой маленький и уже такой сильный.
Больше она не будет выводить из себя дракона. Пока. Пока ребенок не будет в безопасности…
А потом поняла, что, когда малыш родится, он станет самым удобным рычагом, чтобы давить на нее, уронила голову в ладони и беззвучно разрыдалась.
Впервые за многие дни в она полностью съела казавшийся отвратительным и безвкусным, обед. Ее малышу нужны силы.
А еще, беспомощная, униженная, лишенная дара, Ириэль вспомнила о низшей магии… Магии крови.
Если она сделает все, как рассказывала Помнящая, она будет отмщена.
И у нее появился еще один повод беречь дитя, что носила в чреве.
Дракон, узнав о ее положении (скорее всего от служанок-инсект, у них, как у любых оборотней был нюх на подобные вещи), унял свой темперамент. И жестокость.
Ириэль больше не дерзила, не огрызалась, не сопротивлялась до последнего ненавистным ласкам… берегла малыша.
Со стороны казалось, что русалка и дракон пришли к очень хлипкому, но долгожданному миру.
Ириэль даже позволено было ходить по каменной площадке вкруг верхушки башни, дышать воздухом.
Воздух был колючий, «пустой», он царапал горло и легкие. И все же она гуляла. Она понимала, как слаба, слишком слаба, чтобы выносить и родить здорового младенца.
Рядом не было ни одной Помнящей, ни одной более мудрой, опытной русалки или хотя бы человечки, которая бы подсказала, как правильно вести себя во время беременности. И приближающихся с каждым днем, родов.
Самки инсектов? Увы, для многих из них считалось нормальным сожрать свое потомство… Каких советов можно дождаться от них? Плодящихся в прямом смысле слова, как насекомые?
И все же малыш родился. Крепенький, здоровый… Прямо в руки к отцу. Чуть ослабив магическое клеймо, Канхибал дал Ириэль возможность прибегнуть к регенерации русалок. Которая, хоть и далека от драконьей, все же есть. И сам помог магией. Помог восстановить силы.
А потом русалка узнала об обычаях драконов выполнять любое желание своей избранницы, той, которая подарила сына…
– Проси, о чем угодно, – хрипло сказал дракон, переведя взгляд со сморщенного личика сына на лицо русалки.
Ириэль осенила внезапная мысль: что, если попросит свободы? И чуть сама не рассмеялась от своей наивности. Рассмеялась бы, если бы были силы. Увы, их не было даже на жалкую улыбку.
«Обо всем, кроме этого», – скажет Канхибал… Или: «Иди. Тебя никто не держит».
Далеко она уйдет… по этим проклятым пустынным землям? Обессиленная… без своего малыша…
«Свободу для него я не обещал», – скажет Канхибал и усмехнется…
– Обещай, что ты отправишь ребенка в Водный дракарат, – сказала Ириэль. – К моим родным. И никогда не вспомнишь о нем, не побеспокоишь его.
В глазах дракона отразилась боль.
– Он… мой сын, – сказал Канхибал. – Он может стать драконом…
– Обещай, – твердо сказала Ириэль.
– Клянусь, женщина, – ответил дракон. – Как только ты перестанешь кормить моего сына своим молоком, я переправлю его к родным, будь ты проклята, и никогда не вспомню о нем!
– Я уже проклята, – ответила русалка, и, страшно улыбнувшись, откинулась на подушки.
– Смотри, чтобы ты не изменила решение, единожды приложив сына к своей груди! – прорычал дракон. – Потому что я не смогу ничего изменить!
– Я не передумаю, – ответили ему. А потом послышалось ровное дыхание спящей.
Помянув морского дьявола, чьей дочерью наверняка была эта морская ведьма, дракон покинул спящую женщину и сына, мирно сопящего на груди матери.
Я уже знала, что задумала Ириэль, я же слышала все ее (или свои?) мысли… Но когда увидела ее, исхудавшую, растрепанную, с полубезумным взглядом, стоящую над детской кроваткой с занесенным ножом, сердце, казалось, остановилось.
