Закончив стучать бумагами, белый парик важно произнёс:
– Мы – суд!
Чтобы это звучало ещё более убедительно – поддался вперёд, едва, при этом, не перекувырнувшись через трибуну, но вовремя ухватился за неё.
– Суд! – повторил он, – И мы обладаем властью назначать виновных, а затем судить их! Понятно?
– Так и судите виновных, я тут при чём? – возразил Вова, призывая все свои внутренние силы, чтобы не закричать.
Хоть уши его горели, а руки дрожали, но так просто сдаваться, играть по их дурацким правилам он не собирался. Нет! Нетушки! Нет, нет и нет! Надоело ему! Сколько можно?! На зелёный – стой, на красный – иди! Еда бесплатная, но изволь за неё платить! В тюрьму за правду! Это же чушь какая-то!
– Как при чём? Как это при чём?! – затрясся "судья" от возмущения, – Вы обвиняетесь в особо тяжком преступлении, совершённом не далее как три дня назад! А преступление было, раз вы отсидели положенный срок за него. Вы осознаёте это? – мальчик-"судья" сурово посмотрел на подсудимого. Его брови были сдвинуты, да и вообще весь он походил на индюка.
Неожиданно, от всей этой картины, Вову пробрал смех, он прыснул.
– Что такое?! Тишина, тишина! Хватит смеяться! – завопил "судья", выпучив глаза, – это неуважение к суду! Я, то есть мы! Мы требуем тишины! Тишины!
Охранники, стоявшие столбами, сделали по два шага по направлению к Вовке. Он это заметил, но ничуть не испугался. Пусть их и было ровно в десять раз больше, чем его одного. Теперь он был готов дать бой.
Вова перестал смеяться, но не улыбаться.
– Вот так и надо себя вести! – победно крикнул "судья", – так вы осознаёте себя виновным в совершённом вами преступлении? – опять склонился он над своей трибуной, чтобы глянуть прямо на подсудимого. На этот раз заранее крепко ухватившись за неё, чтобы не полететь вниз головой.
– В каком? – не удержался, чтобы не подразнить "судью", переспросил Вова.
– В особо тяжком разумеется! Я, тьфу, то есть мы уже объяснили! – "судья" так усердно принялся размахивать руками, что сам себе сбил напудренный парик. Покраснев, он сконфузился и полез под трибуну, поправить его. Когда вынырнул обратно, набрал в грудь побольше воздуха:
– Итак! – стукнул он молотком, – Правда! Вами был употреблён запрещённый в приличном обществе термин, когда злопорядочный гражданин попытался, на полных для того основаниях, потребовать уплату за сделанный заказ в его заведении.
– Он врал! – выкрикнул Вова, – Он мне приписал… кучу всего, чего я не брал на самом деле! Где-то должна быть та бумажка. А я говорил правду! И сейчас говорю! Вы его судите за враньё, а не меня!
Репортёры дружно ахнули и принялись ещё скорее бить экранам планшетов.
– Он-не-врал! – чётко выговаривая каждую букву парировал "судья", – мы имели возможность ознакомиться с его показаниями, – здесь он потряс пустыми бумажками, – он говорил самую настоящую кривду! А вот вы, – показал пальцем на Вову, – совершили преступление и только что признались в нём! Самым наглым образом говорили правду! По моим законам – это тяжкое преступление! Виновен! – прокричал "судья" и ударил молотком.
Вовка опять вскочил со скамьи.
– Виновен! Виновен! Виновен в злонамеренном искажении правдой кривды! Увести! – не унимался мальчик. Он кричал так исступлённо, что казалось, будто разум его помутился. Парик вновь съехал на лоб, а он всё стучал молотком.
Тут к разошедшемуся судье подбежал его помощник и что-то зашептал ему на ухо. Тот прекратил кричать.
– Ах, да. Увлёкся. Вы же уже отсидели первый положенный срок. У нас второе слушание о досрочном… гм-гм. А как там. А, да-да, да-да. Вы имеете право не признавать свою вину, мы вас выпустим, но только под залог обмена правды на кривду!
Опять эта кривда. Совершенно не давала она покоя Вовке.
– Какая ещё кривда?! Что это такое??? – взорвался он.
В зале суда зазвинела тишина. Ни репортёры, переставшие стучать по клавишам ноутбуков, ни охранники – целых десять человек, ведь дело рассматривалось особо опасного преступника, – ни сам "судья", никто, казалось, не был готов к такому повороту событий.
Или всё это было фальшью? Какое-то мерзкое чувство обмана никак не могло отпустить Вовку, только прислушаться к нему не было времени.
– Так-так, – наконец прорезался тонкий голос судьи, он качал головой, – так-так. Что такое кривда, значит, да? Слышьте, уважаемые присутствующие – подсудимый не знает, что такое кривда!
Со всех сторон донеслось цоканье, аханье, возмущения: «Да, как такое возможно?!», «Немыслимо!».
– Значит, вы ещё и не знаете наших основополагающих правил? Каждый, кто находится в Кривомирье, не важно – час, пять минут или несколько дней, обязан знать наши правила, законы, постановления, указы, хотелки, измышления и выдумки! Потому что Кривомирье – наш добрый дом, свободен от всяких взрослых указок! Мы здесь делаем, что хотим! – поучал "судья" добрых пять минут.
– Это Кривомирье! – закончил он таким тоном, как будто Вовке от этого сразу всё должно было стать понятно.
Однако ничего понятно не стало.
И всё-таки Вова был не из робкого десятка и расплакаться в незнакомой обстановке, вдалеке от родителей, как это бы наверняка сделал кто-нибудь другой, оказавшись в такой ситуации, было для него стыдно. Вместо этого, опустив голову, исподлобья, Вова смотрел на охранников, раздумывая кому бы треснуть первому и куда бежать дальше. Честным путём тут не победить. Конечно, в идеале хотелось дать хорошего поджопника тому, кто вырядился судьёй, но тот пока сидел слишком высоко.
И в этот самый момент – ни минутой раньше, ни минутой позже, – появился чернявый. Он вошёл в зал суда как к себе домой.
Подглава восьмой главы. Простая формальность
– Уважаемый суд! Уважаемый суд! – фамильярным тоном обратился чернявый. Он остановился в проходе, между двумя рядами длинных скамеек.
– Это мой подопечный, – едва заметно кивнул в сторону Вовчика, – я не успел его ещё ознакомить с некоторыми премудростями нашей свободной страны. Но, не смотря на это, прошу его великодушно отпустить.
"Судья" подобрался.
– Это приятно, что вы зашли к нам и жульнически продолжаете исполнять свою праведную работу, увеличивая численность наших подданных, однако! – "судья" выдержал паузу, – Однако, это не окривдывает подсудимого и вас, между прочим!
Чернявый виновно опустил голову, но Вовка ясно увидел, что он лишь кривляется, исполняет роль. Озорные огоньки не покидали его хитрых глаз. Вовка опять почувствовал, какой же всё-таки чернявый был склизким, мерзким. И как его угораздило связаться с ним!
– Да, да! Я понимаю. Понимаю. Просто уж очень хотелось кушать, поэтому, без всякой подготовки.… Да-да, понимаю, ваша честь! Но готов вам поклясться, что больше такого не повторится!
