– Хм, хм. Вы готовы дать ложную клятву?
– Готов! – с излишней горячностью подтвердил чернявый.
– Хм. Хм и готовы склонить этого бесстыдного гостя Кривомирья, отпетого справедливика, по всем трём пунктам обязательного гражданина?
– Готов!
Вовка не вмешивался в странный диалог между судьёй и чернявым. Прилепившись к нему, как универсальный клей, его не оставляло ощущение, что всё здесь: и суд, и охрана, и "судья", и появление чернявого именно в момент, когда Вовка готов был начать отстаивать себя кулаками, и его странная уступчивость – всё от и до было ненастоящим, плохой инсценировкой. Вовка даже мотнул головой, стараясь сбросить с себя наваждение. Оно не пропало. Даже усилилось, когда чернявый подошёл к "судье" и так ловко ему передал что-то, что никто не увидел что.
"Судья" спрятался за трибуной. Послышался шорох раскрываемой бумаги, а затем довольный возглас. После чего вылез с улыбкой на лице.
– Хорошо, суд принимает ваш совершенно бескорыстный подарок и благоволит вам. Вы делаете доброе дело. Только вам надо подписать бумагу и я тут же отпущу подсудимого.
– Бумагу? – с преувеличенным удивлением воскликнул чернявый.
– Конечно, новые правила.
– С каких пор?
– С этой минуты! Разве вы не знали?
– О, нет, конечно же знал! С этой минуты новые правила.
– Так то! – самодовольно ухмыльнулся "судья", – Итак, в бумаге говорится, что вы обязуетесь, берётесь, гарантируете и прочая прочая, – "судья" зевнул, – склонить подсудимого на правильный путь скользкой дорожки.
– Берусь!
– Отлично! Подсудимый, – теперь мальчишка обратился к Вовке, – вы совершили тяжкое преступление, это видели все. И отсидели за это первичный срок. По-хорошему впаять бы вам ещё, но суд верит, что вы ещё можете исправиться и встать на путь ложный и достойный, как то и полагается всякому сознательному кривомирцу. Мы отпускаем вас под опеку многоуважаемого мистера, гм-гм, вот его, – указал пальцем на чернявого, – на испытательный срок в течение которого, вы обязаны будете следовать всем пунктам на бумаге, что подписывает сейчас ваш заступник.
– Я не прошу никого….! – спохватился Вовка, но было поздно.
– Решение оглашено! Суд окончен! – и мальчишка со всей силы стукнул молотком, сбросил с себя парик и буквально вылетел из зала суда, прижимая свёрток к груди.
Вовку отпустили тут же. Точнее все просто разошлись. В помещении суда остался только он и чернявый.
– Н-ну-ну, теперь доволен? А ведь всё могло быть совсем иначе!
– Как иначе?! Да плевал я на этот суд и вообще на всё здесь, без тебя бы справился, отведи меня обратно, к магазину!
Чернявый опять прищурился. Он всегда так делал, когда вычислял дальнейшие ходы.
– Ты хочешь, чтобы я тебя отвёл? Хочешь, да? – наконец спросил он.
– Хочу!
– Не смотря на всё, что я уже сделал для тебя?
– Сделал? Что ты сделал? Подставил меня, я в тюрьме три дня сидел!
– Ах, так! Ну-ну. Да хоть сейчас тебя отведу обратно! Зачем мне такие друзья! – взорвался чернявый, – А сам сяду в тюрьму до самой пенсии! Хочешь?
– Твои проблемы! – в запале бросил Вовка. Он не чувствовал себя ничем обязанным чернявому. Театральная игра его только бесила. Не желая больше смотреть на неё, плюнув, Вовка направился к выходу. Он не знал куда идти, но ему просто хотелось скорее уйти отсюда. Всё здесь ему не нравилось, давило на него. Как будто даже воздух был другим – лживым, каким-то, тяжёлым.
Глядя на удаляющуюся спину Вовчика, чернявого перекосило от злости, но когда начал говорить, только горе было в его голосе:
– Вот так значит, да? Вот так ты поступаешь с теми, кто тебя спасает! О горе мне, горе! Да если бы тогда ты не начал строить из себя всего такого справедливика – тьфу!…
– Я не справедливик!
Чернявый не слушал:
–… а позволил мне помочь тебе! А теперь видишь! – он догнал Вовку и потряс перед его носом бумагой с таким мелким шрифтом, что чтобы хоть что-то разобрать, нужно было взять микроскоп и надеть увеличительные очки.
– Видишь, что мне пришлось ради тебя сделать! И зачем я только вожусь с тобой!
– Я не просил! – покосился Вова на длиннющую, как пергамент, бумагу.
– Да тебя бы кинули в тюрьму для справедливиков и тогда всё! – ещё громче гнул своё чернявый, видя, что Вовка его не совсем игнорирует.
– Я уже там был! – махнул он рукой.
– Да? А теперь кинут меня! И даже никто не навестит, ведь это такой позор, такой позор! Всё!
– Что всё?
– Всё! Пиши пропало, вся моя жизнь псу под хвост!
– Да какому псу под хвост? Вообще всё это ерунда полная!
– Ерунда?! – округлил глаза чернявый.
– Да! Полная! Суды какие-то, на ходу придуманные правила, хотелки! Песочница детсадовская. Да этот, в парике, по возрасту был как я! С чего вдруг он судьёй стал? Где тут взрослые все?
– Какие взрослые? В Кривомирье, как ты должен был заметить, нет взрослых. Это свободный мир детей!
Вовка остановился, сжал кулаки, глубоко вздохнул, закрыл глаза, досчитал до десяти, выдохнул.
– Что. Такое. Кривомирье? – с расстановкой спросил он изо всех сил держа себя в руках.
– Как что? Это то место, где мы сейчас с тобой находимся. Страна целая! Здесь мы все лишены докучливой опеки взрослых и можем делать что хотим!
– Что хотим? – склонил голову на бок, – Тогда почему меня в тюрьму бросили? Сам же сказал! Свобода!
– Да, брось! Что тут переживать! Такое со всеми новичками может случиться. Ничего страшного.
– Вот раз ничего страшного, значит сам там и посидишь!
Вовка опять зашагал к выходу.
– До пенсии! – добавил он, – Мне легче будет, тебя больше не увижу.
Чернявый скрипнул зубами, закусил себе губу.
«Ну-ну, мы ещё посмотрим» – в бешенстве прошептал он, глядя, как его трофей, а именно таковым он считал Вову, подошёл к выходу.
Там поджидал очередной сюрприз.
– Подпишите, пожалуйста, тут, – перегородил ему дорогу ещё один охранник. Верзила, на две головы выше Вовчика.
– Что подписать?
– Обычная… эм…, – верзила почесал голову, – формальность! – вспомнил он, – я должен взять у тебя подпись, что ты оставляешь под залог правду здесь.
Охранник дал Вовке бумагу, на которой карандашом было написано только: «Клятвенно клянусь забыть про правду и говорить кривду и только кривду».
Вовка простонал. Опять, снова эта кривда!
– Вы мне объясните, наконец, что это такое? – ткнул он пальцем в слово.
