– Нет! Я…
– БРОСИЛ! – выплюнул чернявый, – Бросил! Просто взял и бросил! Кстати, его уже поймали и засунули в гораздо, гора-а-аздо более глубокую темницу, уж я то позаботился об этом. А он, наивная простота, тебя вытащить хотел! Ха! Умора! Искренне хотел! Ведь без тебя, не существует и его. Он не исправимый справедливик. Но ты… Ну-ну… Теперь мы знаем кто ты…
Чернявый склонился над вздрагивающим, свернувшимся калачиком Вовкой. Положил свою холодную руку на его горячее плечо. Из его ладоней, успокоительная прохлада пустила метастазы прямо в колотившееся сердце Вовки. Оно сжалось, как от прикосновения льда. Вовка, почувствовал резкую боль, судорожно вздохнул и затих. Дыхание его стало ровным. Прохладой повеяло от него. Боль стала уходить, замораживаться.
– Ты ещё можешь исправиться. Ты можешь стать, уже почти стал, настоящим кривомерцем! Оторви только её, – шептал с ненавистью чернявый, – Вырви из сердца!
Голос чернявого стал поистине демоническим. Он набирался сил. Пил их из Вовки. Убивал Белого.
– Вырви её из сердца, как вырвал из себя правду, как разорвал справедливость, как растоптал дружбу, как… умертвил свою душу, – плёл тонкую нить чернявый, стараясь подсечь, подцепить и выдернуть корень ненавистной ему…
– ВЫРВИ ЛЮБОВЬ!
И только сейчас, только сейчас Вовк понял, что же он натворил. Что он сделал! Кажется, он услышал голос Белого внутри себя? «Не слушай его, не слушай. Борись! Борис Вовк, ты сильный!». Или ему показалось?
«БОРИСЬ!»
Замёрзшее было сердце, дало один толчок.
ТУК!
Ещё один и ещё, и ещё!
ТУК-ТУК! ТУК! ТУК-ТУК! ТУК!
Скоростным сапсаном понеслись в Вовке мысли. Как, как такое могло произойти, ведь он никогда о таком не помышлял?! Неужели склизкий, мерзкий холод, просачивающейся в него – захватит его? Ведь не прав чернявый, он опять врёт, что убил её! Нет! Душа жива в нём! Пока ещё жива! Он чувствует. Она спряталась в последней башни его крепости: в сердце. И она не одна. Любовь, душа и… и храбрость. И они готовы дать последний, отчаянный бой!
ТУК-ТУК! ТУК! Разгоралось сердце, подтверждая, что оно живо, что душа жива. Что Вовк – жив!
Словно в одной руке его оказался меч, в другой щит, а на груди кольчуга. Вовк почувствовал в себе богатырскую храбрость.
– Никогда, – сказал он, открыв глаза.
Чернявый отпрянул, как от чего-то очень горячего.
– Что? Что ты сказал? – сощурился он.
Маски пали. Теперь не было смысла притворяться. В ненависти он был страшен: сер, с впалыми, озлобленными глазами и острыми скулами. Его тело было сухо, никогда оно не знало прикосновения любви; его дух был слаб, не ведавший дружбы, верности и храбрости; лишь его натура, сплетённая из хитрости, трусости, кривости – лишь она была его оружием. Оружием страшным, разрушительным, но бессильным под напором честности.
– Что ты сказал? Повтори! – взъярился чернявый, – повтори! Ты… ты!
– Никогда, – тихо, но твёрдо повторил Вовка. Он больше не плакал. Что это он лежит, хнычет, как самый последний плакса? Разве это дело?! Слезами делу не поможешь!
– Все твои кривды, слова просто на просто обыкновенное враньё! – Вова не задумываясь, сказал это. Сердце подсказало правильное слово, – Ложь и враньё! Никогда я не стану таким как ты. Никогда не буду гнилым.
Каждое его слово точно кнутом било по чернявому. Он отходил всё дальше и дальше.
Онемевшее, от прикосновения чернявого плечо, Вова не чувствовал, но зато другая рука была цела. Он опёрся об неё. Не будет он лежать или стоять на коленях перед врагом. Не будет! Нет!
С трудом, дрожа всем телом, тяжело дыша – Вовк встал. Он знал, что тот ему сейчас ничего не посмеет сделать. Слишком труслив наносить удар в лоб. Вова глубоко вдохнул, сжал кулаки и поднял опущенную на грудь голову. Пусть он не был богатырского сложения, но душа в нём, сердце его… Вова проснулся от дурмана. Глянул смело в глаза чернявому:
– Ты меня обдурил. Но я всё понял. Никогда!
Вовк сделал шаг вперёд. Чернявый, затравленно стреляя глазами по сторонам, не смея глядеть прямо, отступил.
Холод всё ещё был внутри Вовки, но вдруг, точно, врезался обо что-то. Остановился. Тепло стало теснить его. Откуда оно шло?
Вове показалось, как что-то, будто, засияло на его груди. Он дотронулся до источника. Им оказался ключ. Как? Вова не знал, но что-то вернулось на место в его душе. А может быть сама душа материализовавшаяся в ключе?
Чернявый тоже увидел это сияние. Закрыл лицо, спрятался от него.
Сердце мальчика горячо билось в груди. Впервые за очень долгое время. ТУК-ТУК! ТУК!
– Ну-ну, – склонил голову чернявый, глаза его недобро сверкнули, он делал встречный выпад, не так он прост, чтобы уходить, – смелый у нас, да? Храбрости набрался. Ну-ну. Винишь меня во всём? Может ты и прав. Так ударь меня! Ну, же! Я заслужил!
Вовк подскочил к чернявому и хотел уже было ударить его. Странно, но тот не тронулся с места. Лишь улыбочка, мерзкая, как вся его поганая натура, кривила ему рот.
Вот Вова сжал кулак, весь гнев хлынул в него. Как сильно он этого хотел и ждал! И это было бы справедливо. Правильно. Из-за чернявого всё произошло!…
«Так ли?» – вдруг мелькнула мысль.
«Из-за чернявого ли?»
«Нет», – сам же и ответил Вова.
«Не из-за него. Я сам. Я сам всё это допустил».
«Я сам».
Вова удивился простоте ответа на всё, что с ним произошло.
Всё ещё глядя прямо в злобные глазки чернявого, он уже разжал кулак. Опустил голову и сделал несколько шагов назад. Затем ещё несколько и остановился.
– И что, всё?! – истерично закричал чернявый, не веря тому, что происходило. – ВСЁ??!! – Так не должно было быть! Такая реакция была для него неожиданной, подлой. Он же уже считал Вовку ещё одним полученным трофеем и вдруг! Однако быстро взял себя в руки, решив, что мальчишка пытается его перехитрить.
– Ну и иди! Всё равно далеко не уйдёшь, на первом же повороте тебя схватит полиционер! Ты же сбежал из тюрьмы! Только на этот раз не жди от меня никакой помощи.
– Ничего не будет, – ответил Вова.
– Уверен? Ну-ну. И ты так просто оставишь меня? – спросил чернявый.
Вова не сдвинулся с места.
– Оставишь всё просто так, как девчонка? А как же справедливое для меня возмездие? А? Испугался что ли?
Вова не реагировал, но следил за каждым движением.
– Да? Ну, как знаешь, – чернявый провёл пальцем по воздуху и распахнулись двери в Кривомирье. За ними стоял мерзкий "судья", Игорь и полиционер, держащий за шиворот Белого. Вовка замер, вперившись в мальчика, висевшего тряпкой.
