Я непроизвольно вздрогнул, услышав такое неприятное и, в то же время, четкое определение.
— А к кому вы подселяете рёххов? — уточнил я.
— К тем, кто смертельно болен, и кого мы не можем вылечить другими методами. Да, Тилвас, это действительно сложно, — старичок поднял ладонь, не давая мне задать новый вопрос, — понимать, что с помощью духов можно помочь далеко не всем, ведь больных больше, чем рёххов. Дух подселяется навсегда: он освободится только в момент смерти человека, потому что иначе все болезни, которые лечит магия рёхха, мгновенно вернутся. Но я верю, что лучше так, чем никак, — сэр Айтеш помолчал, прежде чем со вздохом добавить: — Пусть даже наш выбор построен на циничных рассуждениях о том, чья жизнь сейчас особенно нужна обществу… И все же. Если у тебя есть двадцать ампул с лекарством и сто умирающих, будет очень глупо выбросить эти ампулы вместо того, чтобы спасти хоть часть людей, так я считаю.
Позже я узнал, что эта реплика была завуалированным упреком госпоже Галасе Дарети, которая в свое время категорически отвергла приглашение в Орден. Галаса верила, что, если кому-то суждено умереть — он должен умереть, и приплетать сюда духов — дурная затея, противоречащая некоему всеобщему замыслу.
— Тем более, они ведь не смотрят в глаза тем, кого не вылечат, — говорила целительница. — Организация тайная, о ней узнают лишь те, кому повезло.
— А разве это так уж важно — смотреть в глаза? — возразил я. — Иногда лучше не знать.
— Знать нужно всегда.
— По-вашему, они злодеи? — я загадочно подвигал бровями.
— Нет, совсем нет, — со вздохом признала Галаса. — В Ордене состоят нормальные люди, которые верят, что делают доброе дело. И, наверное, действительно делают его до некоторой степени… А еще они безобидные. Они даже смирились с тем, что я знаю о них: по идее Орден стирает память всем неудавшимся кандидатам, но со мной этот трюк не прошел, потому что мой дар быстро возвращает мне воспоминания. И за это никто меня не убил и даже не пригрозил расправой: меня просто по-человечески просят молчать, иногда напоминая об этом конфетами. Ты не в счет, — улыбнулась она, — ты же хочешь с ними работать, как я поняла?
И да, она поняла правильно. В общем и целом мне понравился Орден Сумрачной Вуали.
Я согласился стать переговорщиком — то есть специалистом, который находит рёхха, предлагает ему подселение, обсуждает с ним все нюансы, а потом помогает духу перейти в специальный Артефакт Объединения, из которого рёхх уже попадет в «своего» человека.
— Официально мы сможем принять тебя только после тестового задания, — объяснял сэр Айтеш. — Если ты не справишься с ним или просто поймешь, что не хочешь работать с нами — это нормально.
Идеальный шеф!
В итоге я просто не мог дождаться конца университета и выпускного: настолько мне теперь хотелось отправиться на первую миссию.
Меня попросили поехать на север архипелага Шэрхенмисты и попробовать найти там певчую птичку слявкойли.
— Когда найдешь птичку, нужно будет с ней договориться. Объяснить все плюсы и минусы. Потом — с ее разрешения — втянуть ее в артефакт и вернуться с ним, чтобы здесь мы провели ритуал. Если слявкойли не захочет присоединяться — ничего страшного, есть еще много свободных рёххов, мы найдем кого-то другого.
Сэр Айтеш вручил мне загадочный стеклянный диск с вырезанной серединой — так называемое внешнее кольцо Артефакта Объединения. Дырка в центре артефакта была очень странной формы. Это сделано специально: только когда в нее вставят подходящую внутреннюю часть и проведут назначенный ритуал, дух перейдет в клиента. Артефакт Объединения был невероятно сложной штукой, чей механизм держался в тайне (естественно) и который лучшие артефакторы Шэрхенмисты дорабатывали веками. Без шуток. Веками.
— Ну, с богами-хранителями! — сэр Айтеш попрощался со мной туманным летним утром, и я отправился на север.
Поиски слявкойли шли очень долго и привели меня на скалистый остров Нчардирк. Действующий грязевой вулкан, высокогорные кедровые рощи, скалы и ущелья, море и всего одна деревушка — таким был остров, путь до которого занял почти месяц: лодки между северными землями, широко разбросанными по морю, ходили очень редко.
Но именно на таких удаленных территориях нередко обитали рёххи, которых пугала активная жизнь главного острова Шэрхенмисты.
В Нчардирке мне — молодому, веселому и очень редкому гостю — были рады. Жители деревни думали, что я картограф — я представился так, чтобы оправдать свой интерес к дальним и пустым территориям острова, куда собирался отправиться в одиночестве. Селяне подарили мне амулет со своим гербом — огромный и вычурный медальон в виде двуглавого ворона. Он выглядел до одури жутко, но я надел его, чтобы им было приятно...
***
Путешествовать в одиночку по промозглым, туманным нагорьям Нчардирка оказалось невероятно тяжело. Мне кажется, до того в моей обласканной, роскошной жизни аристократа не было ни намека на подобные испытания.
У меня имелись: я сам, огромный рюкзак со сменной одеждой и припасами, остроконечная шляпа с сеткой, защищающей от комаров, внешнее кольцо Артефакта Объединения, кое-какие маг-свитки и копия Кодекса Ордена, которую я взял в дорогу, чтобы как следует изучить.
Кодекс писали кровью, он был затянут магической сеткой непреложных клятв и обетов. В нем сотрудники Ордена и пациенты расписывались в самых главных правилах, нарушение которых каралось многолетним заключением в тюрьме, а то и казнью. Да-да. Пусть даже краеугольным камнем Сумрачной Вуали была некая целительская история, правонарушителей здесь ждала страшная расправа.
Так, сотрудники ни при каких условиях не имели права подселять рёххов в себя — только если сами попадут в программу как пациенты, и будут единогласно одобрены для подселения. Также запрещалось приближаться к характерным рёххам и как-либо вступать с ними в связь. Пациент вы или член Ордена, нельзя было обсуждать происходящее ни с кем, даже с самыми близкими родственниками. Возбранялось показывать кому-либо Артефакт Объединения, и тем более, использовать его или копировать.
Все эти вещи карались безжалостно. Когда ты поступал в Орден, ты подписывался под правилами, и если бы ты нарушил их — белки твоих глаз бы почернели, и все увидели твою ложь. А еще эти клятвы распространялись на то, что у нас принято называть «стукачеством»: если бы ты узнал о промахе кого-то из коллег и не донёс об этом, твои глаза тоже сменили бы цвет.
В общем, это было не самое радужное чтение в не самых оптимистичных условиях!
Прахов дождь на острове Нчардирк вообще не прекращался, и я забыл, что такое сухая одежда. Я забивался под каменные навесы скал и там пытался разводить костры, но получалось далеко не всегда. Как я ни прислушивался, как ни подманивал рёхха, на стылых землях Нчардирка не было ни намека на нужную мне птичку слявкойли. У меня саднило горло, я хрипел и мёрз, и в какой-то момент я решил, что, наверное, надо сворачиваться, но…
