На шезлонг рядом со мной опустился Мокки. Острое и опасное лицо вора, укрытое белой полумаской, бледнело над грациозной синевой костюма. Сшитый дорого и со вкусом, этот костюм не вызывал у Бакоа ничего, кроме презрения, но при этом уже на корабле заработал вору несколько заинтересованных взглядов, пару кокетливых улыбок и даже одно многообещающее прикосновение. В своей шелковой броне Мокки казался обманчиво миролюбивым и нежным, но на деле, кажется, едва сдержался, чтобы рефлекторно не скинуть за борт даму, посмевшую к нему прикоснуться.
— Ты прекрасно выглядишь, — оценила я.
— На себя посмотри, — буркнул Бакоа.
Мы молча потягивали напитки, глядя на туманную полосу горизонты и упругие столбы океанских фонтанов. Рядом с нами у парапета стояли двое гостей, которые живо обсуждали что-то. Я заметила, как напрягся Мокки, и тогда тоже прислушалась.
Мужчина и женщина разговаривали о квартале гильдий.
— Снова война банд, — сетовала дама. — Это ужасно утомляет. Полагаю, если в течение недели-двух квартал не угомонится, мы отправим туда магов и чрезвычайников и просто зачистим территорию.
— Либо можно дождаться, пока они перебьют друг друга, — цинично отозвался мужчина.
— Это чревато. Их разборки выползают и в другие, мирные районы. К тому же, создается впечатление, что гильдии — неуправляемая сила, а это невыгодно для репутации города. Будем надеяться, одна из группировок все же одержит верх как можно скорее. Лично я ставлю на возрождение Сломанной Отмычки.
— Лично мне плевать. Одни швали ничем не лучше других, но субординация важна. Так что поддержу тебя — за Сломанную Отмычку!
Гости чокнулись.
Я сглотнула и вновь покосилась на Мокки. Я боялась, что он сожмет тоненькую ножку бокала в руке так сильно, что та просто лопнет. И что, да, парочка гостей все же нахлебается морской водицы, так и не доехав до праздника. Но, к моему удивлению, Бакоа держал себя в руках. Более того — выглядел уверенным и спокойным. Хотя возможно, это просто магия костюма.
Когда болтливые гости ушли искать стол с канапешками, я пересела на шезлонг к Мокки. Он неохотно подтянул ноги, чтобы мне было где разместиться.
— Мокки, что если в квартале действительно захватят власть? Что если ты не сможешь отвоевать ее?
— Ничего.
Длинная тень от паруса вкупе с сумерками надежно скрывала нас, и вор снял белую полумаску, чтобы я могла лучше видеть его лицо. И знала — он не врет.
— Ты же всегда так хотел ее. Власти.
Бакоа усмехнулся, проспустив соломинку от коктейля между зубов так, что она смялась до плоскости.
— Я не власти хотел, Джерри. Я хотел доказать себе, что я могу.
Он стал наматывать останки соломинки на палец. Наматывать и разматывать снова, как дурное и непостоянное кольцо. Мокки не смотрел на меня и говорил так тихо, что приходилось задерживать дыхание, чтобы разобрать его ускользающие слова.
— Я полжизни провел, пытаясь признать, что я гей. Потом я познакомился с Лиорданом на Долгой охоте (в которой участвовал, потому что нигде так легко и приятно не получается обворовывать знать, как во время их бешеных охотничьих развлечений). Мы встречались, а потом, когда во время одного городского праздника я захотел подойти и просто поздороваться, он… Он сказал гвардейцам, что понятия не имеет, кто я и что хочу от него, и меня утащили как городского сумасшедшего, свихнувшегося на принце, а в участке стало ясно, что я — тот самый вор, который так давно и неуловимо всех третирует. Я сбежал, пришел к Лиордану. Он, вместо того, чтобы признать, что он струсил, стал обвинять меня. Мы подрались. Очень плохая идея с сыном морской владычицы: на сей раз меня швырнули в дворцовую тюрьму. Потом Лиордан пришел и выпустил меня, тем самым активно спалившись для всех и вся вокруг. Как я мог трактовать это? «Ты меня любишь?» — спросил я его на прощанье. «Я принц», — сказал он. «Это значит «да?» «Это значит, что ты гребаный педик. Тебя никто не любит, ясно?». И я сбежал из Рамблы, и вынырнул на суше возле Зайверино. Те первые дни, когда мы с тобой прятались в лесах… Ты даже не представляешь, сколько во мне было злости. Меня обозвали, отвергли, а потом кинули подачку-свободу. Естественно, я до пепла хотел кому-то что-то доказать, и чем больше трудностей было в процессе — тем лучше. Квартал гильдий оказался идеальным местом. Но теперь… Скажем так, я все еще люблю порядок. Но еще я знаю себе цену. У меня есть вы с Тилвасом, которых я люблю. И которые любят меня. Безоценочно, без условий. Да и я сам себя люблю. Мне теперь вообще не придется отвоевывать власть, Джерри. Я просто приду и возьму ее — без крови, по праву, потому что я — достойный, и я лучшее, что может случиться с кварталом Гильдий. Я хочу, чтобы у тебя и у Тилваса было безопасное место. Я действую не чтобы доказать, а из другого чувства. Вот и все. Мой успех неизбежен.
К концу монолога он смял несчастную соломенку в какой-то невзрачный шарик, который теперь упрямо перекатывал между пальцами. Я молча отобрала у него это безобразие.
— Спасибо, что открылся мне, — тихо сказала я.
— Ой, давай вот без мозгоправских формулировок, Джерри, — закатил глаза Бакоа.
— Просто ты даже не представляешь, как мне важно было услышать это.
— Я уже жалею, что варежку распахнул.
— Хм. Понятно: обсуждения не будет. Ну, может, тогда хотя бы обнимемся?..
— …Ну может.
Не успела я вернуться на свой шезлонг, как рядом с нами откуда ни возьмись появилась Галаса Дарети. Целительница бесшумно и неожиданно шагнула из глубокой темноты под парусом, будто бы из другого мира, и я не сдержала удивленного возгласа.
— Мокки научил меня ходить и таиться в тенях, как это делаю воры, — объяснила Галаса.
— А у тебя отлично получается! — одобрительно цокнул языком Бакоа.
Травница сокрушенно покачала головой, увидев металлический шарик его нового пирсинга.
Поколебавшись, она попросила:
— Может, ты снимешь его с языка, вор? Люди, приглашенные к сенатору, не ходят с пирсингом.
— Ага. А еще не планируют его убийство, так что забей, — отмахнулся Мокки и, довольный и гибкий, одним текучим движением поднялся с шезлонга. — Вам принести что-нибудь? На острове, думаю, будет не до еды.
— Любите море? — спросила я Галасу, которая оперлась на борт корабля и позволила холодному ветру трепать ее белые волосы, уложенные в изысканную прическу. Светло-салатовое платье потрясающе смотрелось на кофейной коже целительницы, ее грудь воздымалась оттого, как медленно и глубоко дышала Галаса.
— Очень, — она улыбнулась. — Но свой Лайстовиц люблю сильнее.
Мокки вернулся уже с Тилвасом и с деликатесом.
Все вчетвером мы стояли у борта корабля на палубе, негромко переговариваясь, угощая друг друга устрицами и морскими ежами. Постепенно все борта вокруг нас тоже оказались заняты: гости собрались здесь, когда до прибытия осталось недолго.
