Она смотрит в его тёмные глаза, что стали такими нужными и любыми, и шепчет ему прямо в губы:
– Я очень рада тому, что в моей жизни появился такой невероятный мужчина, как ты, Марк. С тобой мне хорошо. Ты стал моими крыльями, Марк. Ты – моё личное волшебство. Я люблю тебя… Прошу, возвращайся ко мне скорее…
Марк зарылся лицом в её белокурые волосы, вдыхая нежный аромат любимой женщины, словно хотел надышаться ею впрок…
Какие глупости лезут ему в голову.
Ему совершенно не хочется уезжать, но надо. Брать с собой Диану он не станет. Ни к чему этой солнечной девочке окунаться в мир грязи и ненависти…
А именно грязь и ненависть ждут его в Москве.
– Конечно, я вернусь, родная… – отвечает он.
Крепкое рукопожатие мужчин.
Лев Илларионович хлопает его по спине и желает удачи.
– Надери зад подонкам! – говорит он Марку.
Тот согласно кивает и бросая последний влюблённый взгляд на Диану, посылает ей воздушный поцелуй и садится в свой автомобиль.
Рёв мотора и железный конь плавно уезжает прочь…
Диана смотрит ему вслед и словно возвращается в далёкое детство. Чувствует, как по щекам бегут слёзы, образуя солёные дорожки.
В душе – непонятая боль, в сердце – холод. Психологи пишут, что «плакать полезно, слёзы выводят вредные вещества из организма…»
Вот её слёзы текли рекой и, казалось бы, выводили вредные вещества наружу.
Но легче Диане от этого не становилось, и она продолжала плакать.
– Дочка! Ты чего это? – удивился отец.
– Не знаю, пап… Тревожно мне отчего-то… – утирая влагу с лица, отвечает она.
Лев Илларионович ничего не сказал. Он приобнял Диану и повёл её домой. Дома их ждёт горячий самовар с чаем и блины с мёдом да малиновым вареньем…
И всё у них будет хорошо. И Марк скоро вернётся.
* * *
Зимой дороги заснежены и часто не чищены, машина юзит.
Ветер набирает обороты и усиливается, ударяясь со всей силой в бок автомобиля, что мчится в Москву.
Снег хлопьями летит, образуя белую пелену. Видимость практически нулевая.
Он уже три часа в пути и на середине трассы налетела вьюга… нет, даже снежная буря.
Марк обгоняет выстроившиеся в ряд медленно ползущие фуры и давит сильнее на газ.
Опасный поворот, машину немного ведёт, но немецкие автомобили надёжны…
Только не у всех имеются надёжные автомобили…
…удар…
…визг и скрежет металла…
…в лицо летят белые искры… это осколки разбившегося стекла впиваются в кожу…
…подушки безопасности вылетают, издавая звук хлопушки…
…автомобиль сжимается словно гармошка…
…больно…
* * *
Боль, похожая на пытку. Тупая внутри и невыносимо острая снаружи.
Сколько ещё его будут сковывать эти холодные цепи всепоглощающей боли?
Сколько ещё ему необходимо пройти кругов агонии, чтобы свалиться в кромешную темнеющую пустоту безвременья и облегчения?
Сколько ещё ему нужно претерпеть мук, чтобы превратиться в безмятежный покой?
Капли алой крови сбегают по лицу, шее, рукам, длинным пальцам, теряясь в складках одежды, падая и окрашивая в падающие белые хлопья снега в алый…
Но почему-то с каждым затухающим ударом сердца становится легче дышать от осознания, что скоро, совсем скоро всё закончится. Боль уйдёт. И будет всё хорошо…
– Диана… – влажно и булькающе от наполняющей рот крови хрипит он.
Он видит её лик…
Она Ангел…
Улыбка касается его губ – умиротворённая и полная облегчения. А после весь мир погружается во тьму.
* * *
– Есть пульс! – раздаётся громкий голос врача.
Белый свет в конце туннеля…
Он открывает глаза и видит лица врачей.
В чём дело?
Подлая память отказалась ему предоставлять информацию о том, что произошло. Мыслительный процесс протекает, словно в забытье.
Свет режет глаза, проникает в сознание и словно выжигает все мысли и ощущения.
Перед глазами мельтешат незнакомые лица, кто-то что-то говорит, но до Марка это доносилось, как будто сквозь толщу воды.
Он не может расслышать, о чём говорят врачи. Не может даже повернуть голову. Ничего не может…
Возникает мысль, что это конец…
Больничный свет от операционных ламп пронзает его насквозь, внутри превращаясь в могильный холод, ледяными щупальцами сжимая внутренности.
«Как же холодно. Я замерзаю…»
– Мы его теряем! – громкий и неожиданный крик врача разрезал тишину, ворвавшись в его сознание.
Он видит белый свет. Нет, на этот раз он не холодный. От него веет чем-то запредельным, неземным, призрачным… Словно всё, что есть во Вселенной, сосредоточилось только на нём и зовёт его. Будто он всегда хотел попасть туда, но осознал всю важность этого только сейчас. Этот свет такой красивый, такой тёплый. Как же он желает попасть туда. Он идёт. Уже практически добрался. Ещё немного…
«Марк…» – полушёпот, очень далёкий… И такой знакомый голос… но он не помнит его…
Он обернулся назад…
Оттуда веет холодом, и тьма смотрит своими провалами в саму суть его души… А впереди свет…
«Марк…» – снова этот голос.
Он зовёт его…
Нужно вернуться…
Не страшна тьма…
– Есть пульс! – перед приоткрытыми глазами мелькают белые халаты суетящихся врачей и виден белый потолок больницы. Мягкий, тёплый свет пропал. Похоже, что сегодня не его день умирать.
* * *
Он ничего не понимает. Смотрит, поднимает и опускает ресницы и не понимает.
Ничего не понимает.
Абсолютно.
Есть только пустота, что звонким колоколом бьётся в чертогах измученного разума.
Кто все эти люди?
И как он оказался здесь, в больнице? Что произошло? И кто он?
Мозг отказывается воспринимать реальность. Только по вискам стучит громкий и ужасно болезненный пульс, от которого ему невыносимо хочется избавиться.
Медсестра в белоснежном халате аккуратно меняет капельницу.
Она приходит каждый день, четыре раза в день, в одно и то же время уже второй день… А он так ничего и не вспомнил. Никто не пришёл…
Проходит несколько томительных часов…
