Я написала «настоящей молодой леди» Дариуса, Мери. Она с Филиппин, и они с Дариусом познакомились на одном из сайтов. Они ни разу не встречались лично. Мери показалась мне девушкой типа «невеста по переписке» с Филиппин – вы о них могли слышать. Она очень привязалась к Дариусу и была сильно расстроена его арестом (примечание: английский явно не ее родной язык): «…когда я узнала, что он арестован, я была шокирована, потому что у него в жизни было много секретов, которые он вообще скрывал от меня, теперь я очень печальна и волнуюсь за него, надеюсь, что однажды встретит лучшего человека. Я не осуждаю его, я понимаю». Но когда Мери обнаружила, что Дариус, вопреки тому, что он ей рассказывал, не был сотрудником метрополитена, она стала не такой снисходительной. Она почувствовала себя преданной и не знала, что делать. Раньше Мери ничего не слышала об аутизме.
Я написала электронное письмо адвокату Дариуса, Салли Батлер, предлагая свою помощь, хотя слабо представляла себе, в чем она может заключаться. Наверное, я надеялась выиграть в лотерею; тогда я могла бы оплатить ему «супервайзера» на год, то есть пригласить кого-то, кто присматривал бы за ним, чтобы он мог спокойно делать свою работу. В этом случае руководство метрополитена могло бы нанять его.
Я очень обрадовалась, когда узнала, что Дариус вызвал симпатию у огромного количества людей. Был запланирован документальный фильм о его жизни, а еще художественный фильм с Джулией Робертс в роли его адвоката.
Тем не менее, к чему все это приведет? Он находился в одиночном заключении на Рикерс Айленде. Он был единственным ребенком в семье, родители его уже пожилые люди, которые живут в Южной Каролине и, во всех смыслах, опустили руки. «Я думаю, сейчас мой кабинет и наши сотрудники в большей мере являются для него семьей», – сказала Батлер.
Я немного поплакала, а потом позвонила в администрацию метрополитена. Я хотела знать: что было ТАКОГО ужасного в том, чтобы найти этому парню работу?
Адам Лисберг, член совета директоров и ответственный за связи с общественностью, пытался сохранять терпение, но разговаривал со мной так, словно я была избалованным малышом, которого требовалось поставить в угол. «Хммм… он угнал поезд. Он воровал автобусы. Его никогда сюда не возьмут, ни на одну должность. Он снова и снова нарушал законы метрополитена». Руководство метрополитена не собиралось помогать ему или обвинять в преступлении; они просто были уверены, что Дариусу не было места в их системе. «Вы что, считаете, что у нас должен работать человек, который прикидывался сотрудником метрополитена?» – спросил Лисберг.
Да. Именно так я и считаю.
Лисберг объяснил, что проблема не в аутизме, которым страдает Дариус. На самом деле он полагает, что без людей с расстройством спектра метрополитена вообще бы не было. «У нас полно сотрудников в службе эксплуатации и службе планирования расписания автобусов, – рассказал он мне. – Им нравится работа. Они хотят работать. В нашей системе есть люди с расстройством спектра. Но этот парень не способен контролировать свои порывы. Если он не может контролировать порывы, находясь вне системы, неужели вы думаете, что он будет их сдерживать, работая здесь? А если он решит, что сегодня хочет взять тот поезд или этот автобус?» Лисберг понимал, что не убедил меня. «Послушайте, водители автобусов могут потерять работу, если не будут содержать в порядке свою униформу. Я думаю, угон автобусов – более серьезное нарушение, не так ли?»
Нет, мистер Лисберг, я не согласна. Я думаю, что Дариус Макколлум – и, возможно, когда-нибудь мой Гас – станет лучшим вашим сотрудником.
И на их униформе не будет ни единого пятнышка.
Шесть
Стыд
«Не… делай… ничего», – шипел Генри, пока я продолжала делать в точности то же, что и раньше: ничего.
В том состоянии, в котором пребывал Генри, лучше всего было не смотреть ему в глаза. Так что я продолжала отвечать на сообщения в телефоне и пробормотала: «А как ты думаешь, что сейчас здесь происходит?»
«Я тебя знаю, – произнес Генри. – Ты собираешься разговаривать с ним. Ты хочешь попросить у него фотографию. Ты собираешься танцевать».
Благодаря моей подруге Джанис, ведущей «Billboard» и «Hollywood Reporter», мы с Генри попали в Лос-Анджелес на фотосессию одного из кумиров Генри, Энди Самберга. Самберг и его группа «The Lonely Island» вскоре должны были выпустить фильм о Джастине Бибере, рок-звезде с весьма непростым характером. На этой фотосессии Самберг и его парни вылезали из «Хаммера» (здоровенная неуклюжая машина) в окружении телохранителей и шофера. Только телохранителями были семилетние мальчишки, а водителя изображал Генри. За несколько дней до этого мне позвонила директор фотоотдела «Billboard».
«У вашего сына есть актерские способности?» – спросила она.
«Вообще никаких, – ответила я. – Но он отлично умеет смотреть прямо перед собой и не улыбаться».
«Отлично, мы его нанимаем», – сказала она.
Так что я потратила премиальные мили на полет в Лос-Анджелес, и Генри смог встретиться с Самбергом. И я испытала материнскую гордость: Генри выглядел великолепно в отличном черном костюме, мокасинах от «Dolce & Gabbana», черных очках и с поддельным цэрэушным наушником. Генри даже получал удовольствие, когда вокруг него суетился стилист, или, скажем так, получал удовольствие, насколько позволяла его мрачная натура.
Для Генри проблема заключалась в том, что в каждый момент времени я могла сделать что-то, над чем потом хихикали все люди в комнате. Например, сказать ему, как хорошо он выглядит. Или просить у Самберга автограф. Или сфотографировать обворожительную девушку из группы поддержки, которая ему так понравилась. Ладно, может быть, я и делала все это. Может быть, он внутри обмирал. Но: это же на память!
У меня дух захватывало, что кто-то в этом мире считает меня «сорвавшейся с катушек». Я имею в виду, сорвавшейся с катушек, как Эмили Диксон. Но, по мнению Генри, я почти что схватила Энди Самберга в охапку и целовалась с ним прямо на капоте «Хаммера». И все это только потому, что один раз, всего один раз, я пропела по буквам «Уай-эм-си-эй», когда автобус Самберга въезжал в лагерь. Я серьезно, если вы сами родом из 70-х, вы что, так не сделали бы?
Вот вам маленький грязный секрет из жизни родителей: заставить вашего ребенка съеживаться от стыда – самое большое удовольствие. Да, иногда можно смутить кого-то не намеренно. Моя мама была врачом, и она верила, что все медицинские подробности представляют огромный интерес. Возможно, поэтому она обожала потчевать моих друзей историями о том, с каким трудом она меня рожала, а потом порывалась продемонстрировать свой шрам от кесарева сечения. Но, как правило, мы, родители, знаем, что делаем. Смущение – это мышца, которая управляется юмором. В телепрограмме «Развлечение сегодня вечером» Мишель Обама однажды заметила: «Мы с Бараком получаем огромное удовольствие, вгоняя в краску наших детей. Мы угрожаем им. Иногда вы можете наблюдать, как я шепчу им в присутствии большого количества людей: «Сядь прямо, или я заставлю тебя краснеть. Я буду танцевать».
