Никто не хочет представлять своего ребенка в таких интимных подробностях, но, когда я думаю о Гасе в сексуальных отношениях, в моей голове обычно звучит музыка из шоу Бенни Хилла. А на фоне этой музыки ничего хорошо не заканчивается.
Вазэктомия – такая легкая процедура. Пара разрезов, пару дней походить со льдом в трусах – и вуаля! Жизнь, лишенная волнений. Или на одно волнение меньше. Для меня.
Как произнести: «Я стерилизую своего сына», чтобы это не прозвучало евгеникой? Я начала думать обо всех исключениях и маргиналах, у которых украли этот фундаментальный жизненный выбор – иногда беспощадно, иногда с благими намерениями. Украли люди вроде меня. Основу евгеники заложили психиатр Альфред Кох и специалист по уголовному праву Карл Биндинг, который в 1920 году опубликовал книгу под названием «Свобода уничтожать жизнь, непригодную для жизни». Популярность книги и возникшего на ее основе движения привела к первой евгенической конференции в Соединенных Штатах в 1921 году. Термин «евгеника» означает «хорошее рождение». Примеры докладов: «Распространение и прирост негров в Соединенных Штатах», «Расовые различия в музыкальных способностях» и «Некоторые замечания о еврейской проблеме».
«Свобода», «освобождение» – такие прекрасные понятия, и многие люди вроде моего сына – и, без сомнения, даже не такие больные – были «освобождены» от бремени жизни теми самыми восторженными поборниками отбраковки, национал-социалистами. По некоторым оценкам, четыреста тысяч «слабоумных» было подвергнуто эвтаназии во время правления Гитлера, но прежде все они подверглись самым разным медицинским экспериментам. На какое-то время Австрия и Германия превратились в рынок, где торговали мозгами в банке.
Идея прямого убийства «ошибок природы», как называли людей с ограниченными возможностями, была немного смягчена в США. Когда психиатр Лео Каннет изучал и определял аутизм, он также лоббировал стерилизацию для таких людей, но не смерть. В то время его взгляды считались прогрессивными. Каннет верил, что некоторые виды повторяющихся действий, которые могли выполнять люди с аутизмом, могли быть полезны для общества, – и он не ошибался, это так. Но в то время у нас не было компьютеров и программирования, и Каннет предложил аутистам рыть канавы и очищать устриц. Примерно в то же время Ханс Аспергер, австрийский педиатр, который впервые определил аутизм как уникальное психическое состояние, пришел к выводу, что «не всё, что выходит за границу и поэтому является «аномалией», обязательно должно быть «низшим».
Это были еще более радикальные взгляды, те самые, с которыми общество борется до сих пор. Но, как бы вы ни ставили вопрос, когда вы понимаете, что история людей с ограниченными возможностями неразрывно связана с историей эвтаназии и принудительной стерилизации, вы не можете не расстраиваться. Я начала сомневаться в своей уверенности, что Гасу не следует иметь детей. Вазэктомия обратима в высокой степени, и, я уверена, скоро это будет еще более легкий и обратимый способ для мужчин. И, когда это случится, я первой встану в очередь и запишу его. Дети в двадцать или двадцать пять? Нет. В тридцать пять? Можно надеяться.
«Я не собираюсь иметь детей никогда, но, если что-то случится по ошибке, он может позаимствовать моих, – сказал Генри, подслушав, как я обсуждаю с Джоном вопрос, следует ли Гасу иметь детей. – Он может стать отличным дядюшкой. Он научит племянников играть на фортепиано и самостоятельно обследовать систему линий метро».
Гас вошел в комнату. «Мне нравятся малыши, – сказал он. – У них лучшие ножки в мире».
«Спроси его, откуда приходят дети, – произнес Генри, ухмыляясь.
Гас заговорил о другом.
* * *
Мне позвонила доктор Гринстайн, эндокринолог. «Все в порядке, – сказала она. – У Гаса не обнаружилось количественного дефицита гормона роста, но диагноз «младенец с низкой для своего гестационного возраста массой» все еще остается. Хорошая новость в том, что его костный возраст меньше, чем фактический. Так что у вас немного больше времени, чтобы решить, что вы хотите делать. Приходите в ноябре, и мы снова все проверим. Посмотрим, не начнет ли он расти самостоятельно».
Никто не любит так тянуть резину, как я, поэтому возможность отложить что-то на потом, хотя бы на несколько месяцев, для меня большое облегчение. Кажется, Гас и сам по себе может немного подрасти. И мне кажется, что в ближайшее время свидания ему не грозят. Это решение тоже может подождать.
Я не намерена переносить мои собственные волнения на Гаса. Но иногда, в моменты слабости, я это делаю.
«Милый, как ты относишься к тому, что дети в твоем классе намного выше тебя, даже девочки?»
«А, – отвечает он, обнимая меня. – Они думают, я милый. Я милый, мамочка?»
Ты милый.
Девять
Храп
Мы с Генри уставились вниз, на Гаса, который развалился на моей кровати в позе фигурки от Кита Харинга. Гас тихонько похрапывал. «Посмотри правде в глаза, мамочка, – произнес Генри. – Это отвратительно».
Нет, не отвратительно. Это мило. Или, может быть, мило и отвратительно. Я не знаю. Я знаю только, что это длится годами и я ничего не могу поделать.
Давайте-ка резюмируем: здесь только ребенок, и неизвестно, как устроены дети. До сорока лет я делала все, что в моих силах, лишь бы не приближаться к детям. Муж последний раз общался с детьми, когда у него появился свой ребенок в девятнадцать лет; теперь, в семьдесят, он снова отец. Так что у нас были весьма смутные представления о том, что нормально, а что нет.
Вот у вас рождаются дети. Один из них требовательно орет прямо вам в лицо. Дай-дай-дай. Корми немедленно. Меняй немедленно. Возьми меня на руки. Посмотри мне в глаза, чтобы я понял, что существую. Ну, вы знаете: младенец. Другой – милый, нетребовательный и вялый. Он никогда не смотрит на вас и кажется совершенно удовлетворенным, пребывая в одиночестве. Ангел. Может быть, у него другие интересы. Может быть, он мыслитель.
Я никогда не нянчила Генри и Гаса, вместо этого, когда я их кормила, то плюхала их себе на колени, втыкала в рот бутылку и болтала или напевала мелодии из телешоу. Генри прожорливо глотал молоко и смотрел на меня мутным, но явно раздраженным взглядом, потому что не мог сказать мне, как он говорил в последующие годы, насколько сильно ненавидит певцов. Гас обычно сидел, уставившись в отдаленную точку у меня за плечом, словно на вечеринке высматривал более интересного собеседника. Возможно, он слушал какую-то музыку, звучащую у него в голове. Но я не знаю. Он казался таким удовлетворенным. Пожалуй, за исключением того, что он постоянно срыгивал фонтаном, потому что, как выяснилось потом, у него была непереносимость лактозы. Но, кроме этой очаровательной причуды, – совершенное счастье.
Единственное, что меня беспокоило у Гаса, это его нелюбовь к прикосновениям. Ему не нравилось, когда его трогали, и он плакал, напрягался, отворачивал голову. Но и мне не особенно нравится, когда ко мне прикасаются; когда я думаю о своем Круге Ада, то там меня вечно, бесконечно массируют. Что ужасного, если у Гаса обостренное чувство осязания?
