САМАНТА: Ого, я удивлена, что ты раскусил меня. Хотя ты такой уверенный мужчина… Я думаю.
ГАС: Я уверенный мужчина.
САМАНТА: Да уж… и у тебя есть интуиция, потому что ты разозлил меня… молодец.
ГАС: Спасибо.
САМАНТА: Аплодисменты, аплодисменты.
ГАС: Вау.
САМАНТА: Пудришь мозги… потому что кое-кого напоминаешь. Молодец.
ГАС: Нет, не молодец.
САМАНТА: Да!
ГАС: Перестань писать мне. Ты злодейка и сказала плохое слово.
САМАНТА: Это слово «пошел на…». Виновата!
ГАС: Прости, что я сказал плохое слово.
САМАНТА: Нет, ты не сказал. К тому же «на…» замечательное слово. Я сказала плохое слово. И что.
ГАС: Просто мне не нравится, когда ты говоришь плохие слова.
Очевидно, что Гас планирует свидание в Калифорнии с женщиной по имени Саманта, потому что он коварный соблазнитель. Только все это неправда. Я набрала номер Саманты и спросила, если перевести на приличный язык, «что за ерунда». Сначала Саманта была шокирована, а потом мы обе решили разобраться. Оказалось, что Саманта – что-то вроде духовного целителя и собирается конференция этих целителей в Охае, штат Калифорния. Номер мужчины, который руководит этой конференцией, только на одну цифру отличается от номера Гаса – то есть произошла путаница. Саманта извинялась и хвалилась, что этот знаменитый целитель, как ей показалось, флиртует с ней, и флирт превратился в крупную игру, и внезапно эта конференция приняла совершенно иное значение.
Очевидно, Гасу никогда не приходило в голову, что первым ответом на такое сообщение должно быть: «Кто ты?» Потому что если ваше представление о том, кто такой друг, скажем так, формируется, почему бы просто не ответить, кто бы тебе ни писал? Я даже была в некотором роде благодарна Саманте, что она написала «пошел на…» и Гас решил, что она злодейка; ему никогда не нравились ругательства. Но это мог быть кто угодно. Гас мог бы рассказать, где он живет, что он делает и один ли он; у него могли мило поинтересоваться номером кредитной карты (а карта существует), и он бы назвал номер. Если бы Саманта сказала, что любит его, он бы ответил тем же. Поскольку раз она была злодейкой, значит, была другом.
Будет ли Гас всегда таким наивным?
И будет ли в его жизни тот, кто откроет для него консервную банку?
* * *
Когда меня переполняют волнения, я думаю о Барри.
Барри живет в нашем доме. Он небольшого роста, с седеющими сероватыми волосами и в квадратных очках, слишком больших для его лица. Каждое утро он куда-то направляется, потупив глаза и сжимая в руках портфель. За двадцать пять лет, что я живу здесь, я ни разу не видела, чтобы он с кем-то разговаривал. Если вы заходите с ним в лифт, он вжимается в противоположную стену, так далеко от вас, как только возможно. Он живет со своей сестрой, миниатюрной женщиной, которая очень похожа на него, и тоже ни с кем не разговаривает, и у нее нарушено чувство равновесия.
Когда Гасу было шесть или семь, я кое-что заметила: Барри машет ему рукой. Это было самое слабое помахивание рукой, которое я когда-либо видела, что-то вроде покачивания кончиками пальцев. Я поняла, в чем причина: все до единого уважали частную жизнь Барри, все, кроме моего сына. Гас кричал: «ПРИВЕТ, БАРРИ», когда маленький человек встречался ему на пути. Через пару лет глаза Барри стали поворачиваться в направлении Гаса. А потом, спустя еще время, появилось это слабое помахивание.
Каждый год в нашем доме устраивается рождественская вечеринка, Барри и его сестра тоже появляются там ненадолго. Сестра устраивается около кирпичной стены холла. Они ни с кем не разговаривают, но кажутся удовлетворенными посреди шума и гама. В этом году я набралась мужества и решила заговорить с ними. Дело в том, что я не была уверена, умеют ли они говорить.
Что ж, Барри определенно умел. Он говорил тихо, но очень правильно и интеллигентно, с сильным акцентом уроженца Бронкса. Он был занят каким-то бизнесом, я не совсем поняла, но что-то с числами. А женщина, которую я и все остальные в доме считали его сестрой, оказалась женой. Мне это особенно понравилось.
И какие же слова произнес Барри, обращаясь ко мне в первый раз за двадцать пять лет? «Как поживает мой друг Гас?»
Тринадцать
Секс
Генри пришел ко мне в комнату в два часа ночи. «У меня фимоз», – сказал он.
«Нет, нету», – пробормотала я.
«А ты вообще знаешь, что такое фимоз?» – спросил он.
«Нет, но что бы это ни было, у тебя его нет. У тебя также нет некротизирующего фасциита, лимфатического филяриатоза и синдрома чужой руки».
«О боже, что это за синдром чужой руки?»
«Это не важно. Я уверена: у тебя его нет».
Генри приобретал заболевания поздно ночью в Гугле. Потом ему требовалось обсудить симптомы.
Фимоз, как оказалось, это сужение крайней плоти, которое затрудняет движения взад и вперед головки пениса. Я даже не могу вообразить, как четырнадцатилетний парень раскопал это. В любом случае у взрослого человека фимоз может вызывать боль при сношении. Заболевание не диагностируется до пятнадцатилетнего возраста, потому что у многих мальчиков сужена крайняя плоть, но она расширяется по мере созревания. Но сегодня ночью Генри убедился наверняка, что никогда не сможет заниматься сексом. И, кстати, как относятся девочки к крайней плоти? Ему необходимо было это узнать.
Каким образом мать может деликатно объяснить сыну, что в том состоянии, в котором женщина обычно видит мужчину, крайняя плоть имеет крайне малое значение? Я не могла объяснить. Я просто хотела закончить разговор. «Генри, если у тебя фимоз, то тебе сделают круговой разрез, и это решит проблему», – сказала я. Он замолчал и ушел, но, как я подозреваю, мой ответ не способствовал его спокойному сну.
У Генри каждый день возникали все новые вопросы о своем теле – что нормально, что ненормально и что об этом думают девочки. Я говорила, чтобы он перестал разглядывать себя. В частности, я посоветовала ему раздеваться в темноте. Но ничто не останавливало его.
Кроме того, казалось, что у Генри нет никаких представлений о том, что существуют вещи, которые невозможно обсуждать с матерью. Мои друзья убеждали меня, что мне повезло; при упоминании о сексе их собственные дети-подростки затыкали уши и бочком выбирались из комнаты. Почему-то я не чувствовала своей удачи. Я не имела ничего общего с Софи Портной с Бликер Стрит, которая проверяла белье своего драгоценного Алекса. Я не хотела знать ничего. Вместо этого я все слышала. Лишь малое количество вопросов Генри было вызвано любопытством, чаще он просто хотел помучить меня. Когда он ощущал мой дискомфорт, он шел добивать, как акула, почуявшая кровь в воде. «Что мне делать, если у меня потеют руки?», «Насколько засовывать язык, когда я целуюсь?», «Любят ли девчонки парней, которые могут долго не кончать? Как парню долго не кончать?», «Какой средний размер пениса? Что значит – маленький? Что значит – большой? Насколько большой у папы?». Большинство вопросов начиналось словами: «Это нормально, что?..» Например: «Это нормально, мастурбировать дважды за ночь? А трижды? Спрашиваю как у друга». Недавно я подумала о том, чтобы взять упаковку стикеров, написать на них «ЭТО НОРМАЛЬНО» и заклеивать ими рот Генри, как только он соберется его открыть.
