– Задержитесь, пожалуйста, мне нужно с вами поговорить.
Он театрально закатил глаза.
– Да ладно, сестренка! Я спешу – у меня встреча.
– Придется отложить. Вернитесь в барак, сержант.
Люс подчинился и следом за ней вошел в кабинет. Сестра Лангтри сняла шляпу с красно-серой лентой и повесила на гвоздь, куда днем обычно вешала свою красную пелерину. Ему больше нравилась ее вечерняя форма: в ней сестра походила на маленького серого солдатика.
Наконец Онор уселась за стол и повернулась к Люсу. Тот стоял, привалившись к стене возле открытой двери и сложив руки на груди, готовый в любое мгновение сорваться с места.
– Войдите, и закройте дверь, сержант, – жестко потребовала сестра, а когда Люс подчинился, добавила: – Я требую объяснить, что произошло сегодня утром в подсобке между вами и сержантом Уилсоном.
Люс небрежно пожал плечами и покачал головой.
– Ничего, сестренка.
– «Ничего, сестра». Мне так не показалось.
– А что же вам показалось? – ухмыльнулся Люс – похоже, разговор вовсе не смущал его, а скорее забавлял.
– Что вы проявили сексуальный интерес к сержанту Уилсону.
– Да, это правда, – легко согласился Люс.
От неожиданности сестра Лангтри так растерялась, что не сразу нашлась что ответить, наконец произнесла:
– Зачем?
– Я провел эксперимент, только и всего. Он же гомик. Мне просто хотелось посмотреть, как он отреагирует.
– Это клевета, и вы это знаете.
Люс рассмеялся.
– Так пусть Уилсон предъявит мне иск! Говорю вам: он самый настоящий извращенец.
– Но ведь это вы его домогались, верно? Инициатива принадлежала вам? Оставьте сержанта Уилсона в покое: вы-то отнюдь не гомосексуалист.
Люс вдруг рванулся, пересек разделявшее их расстояние, уселся и, закинув ногу на стол наклонился к ее лицу так близко, что стали отчетливо видны все крапинки и прожилки его радужных оболочек, придававшие глазам неуловимый переменчивый цвет. Сердце Онор пустилось вскачь: тут же она вспомнила, как была очарована Люсом, когда он появился в бараке, и почувствовала странное оцепенение: этот пристальный неподвижный взгляд завораживал, едва ли не околдовывал, но стоило Люсу заговорить, как наваждение рассеялось.
– Сладкая моя, мне без разницы, кем быть. Молодые, старые, мужчины, женщины – все для меня мясо, все годится.
Онор передернулась от отвращения и невольно отшатнулась:
– Прекратите! Не смейте говорить мне подобные вещи! Вы просто чудовище!
Он наклонился еще ближе, обдав ее запахом чистого крепкого тела.
– Смелее, сестренка, отведай меня! Знаешь, в чем твоя беда? Ты никого не пробовала. Так почему бы тебе не начать с меня? Я лучшее из того, что тут есть, правда. Только я могу заставить тебя дрожать от страсти, кричать не своим голосом и умолять меня взять тебя снова! Ты даже не представляешь, что я способен сделать с тобой. Давай же, сестренка, испытай меня! Просто попробуй. Зачем вешаться на шею гомику или фальшивому англичашке, который так устал от жизни, что уже ни на что не способен в постели! Попробуй меня! Лучшего ты здесь не найдешь.
– Пожалуйста, уйдите, – выдавила сестра Лангтри, побелев от гнева.
– Вообще-то я терпеть не могу целоваться, но тебя поцелую. Ну же, сестренка, давай!
Отступать было некуда: спинка ее кресла почти касалось стены, – и сестра Лангтри так резко отшатнулась, что кресло ударилось о подоконник у нее за спиной. Судорога отвращения пробежала по телу настолько ощутимая, что даже Люс не мог бы обмануться и принять это за желание.
– Убирайтесь! Сейчас же!
Онор прижала ладонь ко рту, словно пыталась сдержать тошноту, и, глядя на завораживающе красивое лицо Люса, вдруг подумала, что перед ней сам дьявол.
– Ладно, живи монашкой. – Он поднялся и одернул брюки, пытаясь скрыть эрекцию. – Какая же ты дура! Ни один из них не способен доставить тебе удовольствие. Единственный мужчина здесь я.
После его ухода сестра Лангтри продолжала смотреть на закрытую дверь, словно хотела внимательно изучить каждую доску, пока не почувствовала, как ужас понемногу отпускает. Вдруг ей отчаянно захотелось заплакать, и лишь пристальное разглядывание двери удержало от слез. В Люсе она ощутила жестокую властную силу и стремление добиться своего любой ценой. Быть может, утром в подсобке Майкл почувствовал то же самое под пронизывающим взглядом распутных глаз этого чудовища?
Нил постучал, вошел и закрыл за собой дверь. Одну руку он держал за спиной, словно что-то прятал. Прежде чем опуститься в кресло для посетителей, он протянул через стол раскрытый портсигар, предлагая сестре Лангтри закурить. Это было частью ритуала, и обычно Онор проформы ради изображала нерешительность, прежде чем взять сигарету, но тем вечером схватила ее с такой жадностью и потянулась к огоньку спички, что Нил взглянул на нее с удивлением.
Ее ботинки проскребли по полу, когда она сменила позу, и Нил изумился еще больше.
– Что с вами, сестра? Вы сели за стол, не сменив обувь? Не слишком ли рано вы вернулись к работе? Может, вас все еще лихорадит? Голова не болит?
– Нет у меня ни лихорадки, ни головной боли, доктор, я совершенно здорова, а ботинки не успела снять, потому что при входе в барак столкнулась с Люсом. Он собирался уйти, а мне надо было кое о чем с ним поговорить. Вот и забыла про ботинки.
Нил поднялся, обошел стол, опустился на колени в крошечном закутке возле ее кресла и похлопал себя по бедру.
– Давайте-ка сюда ногу.
Тугие пряжки на ее холщовых гетрах никак не поддавались, и Нилу пришлось повозиться, прежде чем он смог их расстегнуть. Убрав гетры, он снял оба ботинка и привстал в поисках легких полотняных туфель на резиновой подошве, в которых сестра ходила в бараке.
– На нижней полке, – подсказала Онор.
– Так-то лучше, – заключил Нил. – Вам удобно?
– Да, спасибо.
Он уселся в кресло.
– И все же вид у вас утомленный.
Она посмотрела на свои руки и с удивлением воскликнула, пальцы дрожат:
– Меня трясет!
– Почему бы вам не показаться врачу?
– Это просто нервы, Нил.
Они молча курили, сестра демонстративно смотрела в окно, а Нил тем временем внимательно разглядывал ее. Наконец, когда она повернулась, чтобы потушить сигарету, он положил перед ней листок бумаги, который прежде прятал.
Майкл! Именно таким видела его и она сама: цельным, сильным, с прямым честным взглядом. Казалось невероятным, что в человеке с такими искренними, бесхитростными глазами есть что-то скрытое, немужское.
– Это лучшая ваша работа. По-моему, вышло даже удачнее, чем портрет Люса, – восхитилась сестра, с жадностью рассматривая изображение и надеясь в душе, что Нил не заметил, как она вздрогнула при виде рисунка. Бережно взяв в руки листок, она протянула его Нилу. – Повесьте это на стену для меня, пожалуйста.
