Майкл только начал ее узнавать, но радость от этого оказалась такой острой, такой волнующей, что это его пугало. Если оставить в стороне плотские удовольствия, то его познания о женщинах были крайне скудными. По-настоящему он знал только мать, да и та умерла, когда ему было шестнадцать: должно быть, решила, что ей незачем жить. Для Майкла это стало страшным ударом. Они с отцом оба во всем винили себя, хотя искренне не понимали, как дошло до того, что жизнь ей опротивела. Сестра, двенадцатью годами старше, с ним не общалась, поэтому он ее совсем не знал. Еще в школе Майкл почувствовал на себе заинтересованность прекрасного пола, но общение с девочками его быстро разочаровало. Они вечно ревновали его к несчастным изгоям, которых он опекал, и ставили ему в вину, что эти убогие для него всегда на первом месте. У него была довольно продолжительная связь с девушкой из Мейтленда, но их отношения ограничивались лишь телесной близостью, постоянной и разнообразной. Майкла это вполне устраивало: девушка не требовала от него чего-то большего, он чувствовал себя свободным от всяких обязательств, – но война разрушила привычную жизнь. Вскоре Майкл отправился на Ближний Восток, а его подруга вышла замуж за другого. Узнав об этом, он не слишком горевал: стремление выжить не оставляло времени на подобные терзания. Самое странное, что он, похоже, вовсе не переживал из-за отсутствия близости с женщиной: напротив, чувствовал, что становится сильнее и крепче духом, обходясь без этого, а может, просто принадлежал к числу тех счастливцев, что умеют отключать влечение. Причины Майкл не знал, да она его и не заботила.
Ему нравилась сестра Лангтри, но он не мог бы точно сказать, когда к этому главному чувству стало примешиваться нечто личное, интимное. Утренняя сцена в подсобке потрясла его. Люс валял дурака, а Майкл пытался справиться с гневом, выжидал момент, когда можно будет излить ярость, не опасаясь, что им овладеет безумная жажда убивать. Наконец этот момент настал, Майкл открыл было рот, чтобы послать Люса куда подальше, когда со стороны двери послышался шум. Сначала он едва не сгорел на месте от стыда. Они с Люсом, должно быть, выглядели чудовищно со стороны. Как он мог объяснить ей? В итоге даже не попытался. А потом он прикоснулся к ней, и что-то случилось с ними обоими: их буквально пронзило чувство, куда более глубокое, чем желание плоти, хоть и неотделимое от тела. Он знал: это чувство поразило ее так же сильно, как и его самого, – в такие мгновения не нужны ни слова, ни даже взгляды. Боже, ну почему дежурная сестра в бараке «Икс» не оказалась пожилой ворчливой ведьмой, как он воображал до своего появления на пятнадцатой базе? Не стоило даже думать о близких отношениях с сестрой Лангтри. Куда бы их это привело? И все же… это было бы чудесно. Волнение, что охватывало его при мысли об этом, имело мало общего с плотским влечением, и Майкл вдруг понял, что никогда прежде не был околдован женщиной.
– Думаю, нам всем нужно принять во внимание, что сестричка провела здесь уже год, – после очередной долгой паузы заговорил Нил. – И мне представляется логичным, что она устала: от пятнадцатой базы, отделения «Икс», от нас в конце концов. Здесь и смотреть-то больше не на кого, кроме нас. Майк, ты появился тут позже всех, что ты скажешь?
– Только то, что из всех вас я наихудший судья. Откуда мне знать? Лучше спросите Наггета, что он думает?
– Я не могу с этим примириться! – с жаром воскликнул Наггет. – Если мы и правда надоели сестричке, пусть скажет мне это первому.
– Не надоели, просто она устала! Это не одно и то же, – терпеливо возразил Нил. – А разве мы все не устали? Почему же она должна быть исключением? Вы вправду думаете, будто по утрам она бодро вскакивает с кровати и поет от радости, потому что через несколько минут вернется к нам в «Икс»? Брось, Майкл, мне нужно твое мнение, а не догадки Наггета и остальных. Ты здесь новичок, а значит, не успел погрязнуть в нашей рутине и еще способен видеть ясно. Как по-твоему, она хочет оставаться с нами?
– Говорю же тебе, я не знаю! Спроси Бена. – Майкл посмотрел Нилу в глаза. – Ты обращаешься не по адресу, дружище.
– Сестра Лангтри очень хорошая и слишком добрая, чтобы устать от нас, – подал голос Бенедикт.
– Она тоскует, – бросил Люс.
– Что ж, «Икс» не самое веселое место, – усмехнулся Мэт.
– Да не в этом дело, тупой придурок! Я о том, что она женщина, а у нее никого нет.
Все с отвращением покосились на Люса, но тот и бровью не повел, только ухмыльнулся, словно всеобщая враждебность доставляла ему удовольствие.
– Подлая ты душонка, Люс, гад ползучий, да и только, – скривился Наггет. – Меня от тебя тошнит!
– Да тебя от всего тошнит! – презрительно фыркнул Люс.
– Побольше смирения, Люс, – тихо проговорил Бенедикт. – Умерь гордыню, будь кротким: люди должны научиться смирению, прежде чем придет смерть, ведь никто из нас не знает, когда умрет. Это запросто может случиться как через пятьдесят лет, так и завтра.
– Нечего мне проповеди читать, урод долговязый! – прорычал Люс. – Если будешь продолжать в том же духе, то и недели на гражданке не продержишься – тебя упекут в Каллан-Парк
[13].
– И не надейся, ты этого не увидишь, – отозвался Бенедикт.
– Еще бы! Я буду занят, меня ждет слава.
– На мои деньги не рассчитывай, – сказал Мэт. – Я бы и фартинга не дал, чтобы поглядеть, как ты мочишься.
Люс захохотал во все горло.
– Если ты сможешь это увидеть, я сам заплачу тебе чертов фартинг!
– Нил прав! – внезапно произнес Майкл громко.
Пререкания оборвались, все повернули головы и с любопытством посмотрели на него: никто прежде не слышал, чтобы он так говорил: страстно, гневно и властно.
– Конечно, сестра устала, и разве можно ее в этом винить? День за днем одно и то же, Люс ко всем цепляется, и все его задирают. Почему, черт возьми, вы не оставите друг друга в покое и не дадите ей передохнуть? Что бы ни творилось с ней, это ее дело, не ваше! Если бы она захотела поделиться с вами, то рассказала бы все сама. Оставьте ее в покое! – Он поднялся на ноги. – Идем, Бен, поплаваем. Тебе надо отмыться от грязи. Я тоже попробую, но здесь повсюду летает столько всякого дерьма, что это может занять неделю.
«Наконец-то появилась маленькая брешь в его броне, – подумал Нил без всякого торжества, наблюдая, как Майкл и Бенедикт идут к океану. – Черт возьми, а ведь сестричка ему небезразлична! Но знает ли она об этом, вот в чем вопрос. Не думаю, что знает, и, если получится, постараюсь сделать так, чтобы не узнала».
– Впервые вижу, чтобы ты вышел из себя, – обратился к Майклу Бенедикт, входя в воду.
Майкл зашел в воду по пояс, остановился и взглянул на смуглое худое встревоженное лицо Бена.
– Это было глупо. Глупо срываться: сгоряча можно дров наломать. Я по натуре не вспыльчивый и терпеть не могу, когда меня доводят до бешенства. Это никуда не годится! Потому я и ушел. Если бы остался, то выставил бы себя законченным болваном.
