Кавалером он был никудышным! Девушки довольно скоро усвоили: если Люс приглашает повеселиться, платить придется им самим, – но, поразмыслив, большинство их них решали, что охотно заплатят за привилегию показаться вместе с мужчиной, в чью сторону поворачивались, без преувеличения, буквально все головы, стоило ему где-то появиться. Продолжалось это, конечно, недолго: Люс быстро открыл для себя мир стареющих женщин, готовых на все, лишь бы появиться в его сопровождении на людях, а также за радости иного рода в спальне.
Тогда-то он и начал упражнять свое тело, совершенствуя мастерство любовника, и какой бы скучной, отталкивающей или откровенно уродливой ни была дама, пригласившая его к себе постель, Люс исправно исполнял условия договора и безупречно играл роль влюбленного. На него дождем посыпались подарки: костюмы и туфли, шляпы и пальто, дорогие запонки и часы, галстуки, рубашки, белье ручной работы. Щедрость дарительниц его нисколько не смущала: он знал, за что они платят.
Не смущало его и внимание стареющих джентльменов. Как он убедился, среди них нашлось немало желающих оплатить все его прихоти в награду за услуги интимного свойства, и со временем Люс стал предпочитать дамам в возрасте немолодых мужчин. Те вели себя честнее и прямо говорили и о своих желаниях, и о финансовых обязательствах, вдобавок и хлопот с ними было куда меньше: их не приходилось бесконечно заверять в том, что они по-прежнему прекрасны и желанны, – это утомительное пустословие всегда приводило Люса в бешенство. К тому же пожилые мужчины отличались более изысканным вкусом. У них он научился элегантно одеваться и держаться аристократом где угодно: будь то коктейль в кругу друзей или министерский банкет, – от них перенял умение безошибочно распознавать представителей высшего круга.
Сыграв несколько мелких ролей в дешевых пьесках, он отправился на прослушивание в Королевский театр и едва не прошел отбор. Во второй раз ему повезло больше: получил роль в настоящей серьезной драме. Критики благосклонно приняли молодого актера; читая отзывы о себе, Люс понял, что мечта его начала наконец сбываться, если бы не 1942 год.
Двадцатидвухлетнего Люса призвали на военную службу. С того дня жизнь его утратила всякий смысл: он считал, что теряет драгоценное время впустую. О, ему не составило труда найти себе теплое местечко! Люс довольно скоро разузнал, как устроиться получше, и выбрал подходящего болвана, которого ничего не стоило обвести вокруг пальца. Это был пожилой кадровый офицер, скрытый гомосексуалист, не имевший подобного опыта до встречи с Люсом, своим новым помощником. Он безумно, безоглядно влюбился в молодого красавца, а Люс расчетливо воспользовался его чувством. Их связь длилась до середины 1945 года, но затем Люс, изнемогая от скуки и нетерпения, поскольку война близилась к концу, порвал с любовником, а напоследок обрушился на него с обличительной речью, полной презрения и язвительных насмешек. Штабист попытался покончить с собой, разразился скандал, и обнаружились крупные финансовые недостачи, а также серьезные несоответствия в отчетности о поставках, проходившей через их канцелярию. Следственная комиссия мгновенно раскусила, что за птица Люс, и, дабы избежать неприятностей, сочла за лучшее отправить его в отделение «Икс». Где он и задержался.
«Ничего, недолго осталось», – сказал себе Люс и повторил в темноте барака:
– Осталось недолго!
Один приятель из отряда военной полиции, которого Люс встретил, пока бродил по территории базы, сказал, что госпиталь вот-вот закроют. Они вместе отправились в патрульную будку и на радостях распили бутылку пива, но, вернувшись в барак, Люс решил, что мечты о послевоенной жизни могут и подождать: сначала надо закончить важное дело – поквитаться с Лангтри.
Глава 4
Верный своему слову, Нил наполнил виски только два стакана и вручил один Бенедикту, а второй – Майклу, и пробубнил, часто моргая:
– Боже, кажется, я изрядно перебрал! В голове у меня словно волчок крутится. Как глупо: надо же было так напиться, – не скоро теперь очухаюсь.
Майкл сделал глоток и покатал огненную жидкость во рту.
– Крепкая штука. Странно: мне ведь никогда не нравилось виски.
Бенедикт, похоже, пересилил свое нежелание выпить, поскольку быстро осушил свой стакан и протянул Нилу, чтобы наполнил. В надежде, что бедняге это пойдет на пользу, тот щедро плеснул ему еще.
Люс – законченный мерзавец, но разве не странно, что сведения, которые Нил так жаждал заполучить и уже отчаялся отыскать, пришли к нему таким путем? Все, что он хотел знать о Майкле, сообщил не кто иной, как Люс. Нил попытался сфокусировать взгляд на лице Уилсона в поисках неких знаков, которые подтвердили бы, что Люс не солгал, но как ни напрягал зрение, ответа так и не получил. По правде сказать, он не верил, что Майкл предпочитает мужчин, что бы там ни написали в его медкарте: такие пристрастия скрыть невозможно. Сестра, конечно, прочла записи в его карте, но поскольку была далеко не так опытна, как солдаты, что провели почти все долгие шесть лет исключительно в мужском окружении, наверняка в нем сомневалась. Нил чувствовал: между ними ничего нет… пока. Значит, время еще не упущено.
– Как вы думаете, – с трудом ворочая языком, едва ли не по слогам проговорил Нил, – сестра знает, что все мы в нее влюблены?
Бенедикт поднял голову и вперил в него остекленевший взгляд.
– Не влюблены, Нил, а любим. Любим, вот и все…
– Ну, она первая женщина, что появилась в нашей жизни за долгое время, – заметил Майкл. – Было бы странно, если бы мы не полюбили ее. Она очень милая.
– Ты правда считаешь ее милой?
– Ну да, а почему это тебя удивляет?
– Мне кажется, «милая» – неверное слово. Для меня милая – это… хорошенькая: вздернутый носик, веснушки, нежный голосок, прелестный смех, – то, что сразу бросается в глаза. А наша сестренка вовсе не такая. При первом знакомстве она кажется строгой, крахмально-чопорной, твердой как сталь, а язык у нее острее, чем у самой горластой торговки рыбой. Она хоть и привлекательная, но никак не хорошенькая и уж точно не милая.
Майкл отставил стакан и задумался, потом с улыбкой покачал головой.
– Ну, если ты увидел ее такой, Нил, то, должно быть, и впрямь был серьезно болен. При первой встрече она показалась мне очаровательной. Благодаря ей, захотелось смеяться, мир стал как-то радостнее. Ни строгости, ни стальной жесткости поначалу я не заметил, но потом увидел. И все равно она кажется мне милой.
– Так знает она, или нет, что все мы в нее влюблены? – пьяно гнул свое Нил.
– Думаю, все не совсем так, – сдержанно проговорил Майкл. – Наша сестричка глубоко предана своему делу; она не из тех, кто живет мечтами о любви, как восторженная школьница. И мне почему-то кажется, что, если ей придется выбирать между личной жизнью и работой, она предпочтет свое ремесло медсестры; это для нее дороже всего.
– Еще не родилась та женщина, что не выбрала бы замужество, если обстоятельства благоприятствуют, – возразил Нил.
