– Почему ты так думаешь?
– Все они только и мечтают о любви.
Майкл взглянул на него с жалостью.
– Брось, Нил! Ты хочешь сказать, что мужчина не может жить ради любви? У этого чувства множество обличий, оно настигает не только женщин.
– Да что ты об этом знаешь? – вскинулся обиженно Нил, вмиг почувствовав себя мальчишкой, которого только что выпороли. Нечто похожее он испытывал в обществе отца, но ведь Майкл Уилсон вовсе не Лонгленд Паркинсон.
– Так мне подсказывает чутье. Ведь другого объяснения нет, верно? – пожал плечами Майкл и поднялся. – Сейчас вернусь. Только схожу посмотрю, как там Наггет.
Майкл пришел обратно через несколько минут. Нил к тому времени успел отыскать третий стакан, для себя: просто выплеснул из склянки грязную воду от акварели и налил вместо нее виски – и, пьяно усмехнувшись, предложил:
– Выпьем, Майк: мне есть что отпраздновать.
Глава 5
Будильник сестры Лангтри прозвонил в час ночи. Она завела его, чтобы проведать Наггета: головная боль к этому времени у него уже должна утихнуть, – да и остальных сегодня надо бы проверить. Что-то в их поведении ее встревожило.
Еще во время стажировки она приучила себя подниматься быстро. Вот и сейчас Онор проворно вскочила с постели, сбросила пижаму и, не потрудившись надеть белье, влезла в брюки и форменную куртку, натянула тонкие носки, обулась. Едва ли в этот час кому-то придет в голову поинтересоваться, по форме ли она одета. Ее часики и ключи лежали рядом с фонариком на крышке бюро. Она положила все это в один из четырех накладных карманов куртки и туго затянула ремень на талии. Хорошо. Готова. Только бы в бараке «Икс» все было тихо и спокойно.
Когда она бесшумно скользнула за ширму: ни одна крышка не звякнула – и на цыпочках прокралась в коридор, ей показалось, что в отделении как-то слишком уж тихо. Такая давящая, густая тишина бывает перед грозой. То ли здесь чего-то не хватало, то ли, напротив, появилось что-то лишнее, но барак сделался вдруг чужим и неуютным. Сестра Лангтри не сразу поняла, в чем дело: не было слышно дыхания спящих, но из-под двери комнаты Нила пробивалась тонкая полоска света и слышались приглушенные голоса, и лишь над кроватями Мэта и Наггета москитные сетки были опущены.
Сестра осторожно обошла ширму у койки Наггета, стараясь ступать как можно тише, чтобы не потревожить его сон, но он и не думал спать. Заметив, что глаза его открыты, Онор приподняла полотняную салфетку, закрывавшую тазик, и увидела, что тот пуст.
– У вас что, не было рвоты?
– Была, не так давно. Майкл принес мне чистый таз.
Его голос звучал беспомощно и глухо, еле слышно, и Онор спросила:
– Теперь вам лучше?
– Намного.
Измерив больному пульс, температуру и давление, она занесла данные в таблицу, прикрепленную к спинке кровати, посветив себе фонариком, и предложила:
– Может, чашку чаю? Я заварю?
– О, с удовольствием! – При одной мысли о чае Наггет приободрился, даже голос немного окреп. – А то у меня во рту так пакостно, точно на дне клетки с попугаем.
Сестра улыбнулась и вышла в подсобку. Она умела заваривать чай, как никто другой: ловко и быстро. Этому научила ее многолетняя практика, бесчисленная череда кухонь и гостиных, где ей приходилось колдовать над чайником еще с тех времен, когда была практиканткой. Если чай заваривал кто-то из мужчин, всегда случались маленькие неприятности: то заварка рассыпалась, то вода слишком долго кипела и становилась невкусной, то заварочный чайник забывали прогреть, – но если чаем занималась сама сестра Лангтри, он всегда получался превосходным. Казалось, и минуты не прошло, а она уже вернулась. Поставив кружку со свежезаваренным чаем на шкафчик, она помогла Наггету сесть, придвинула поближе стул, и пока несчастный страдалец жадно пил мелкими частыми глотками, словно птичка, и нетерпеливо дул в кружку, чтобы остудить обжигающий напиток, не уходила.
– Знаете, сестра, – заговорил Наггет, оторвавшись наконец от кружки, – пока меня мучила боль, я думал, что до конца своих дней не забуду, каково это. Понимаете, я мог бы описать эту пытку во всех подробностях многими словами, как те головные боли, что меня донимают обычно, но как только она отпустила, никак не мог вспомнить свои ощущения, и единственное слово, что приходит мне на ум, это «ужасная».
Сестра Лангтри усмехнулась.
– Таково свойство нашего мозга: чем болезненнее воспоминания, что хранит наша память, тем быстрее мы теряем ключ к ее тайникам. И это хорошо: человек должен забывать страшное и мучительное. Мы не в силах, как бы ни старались, пережить вновь с прежней остротой события прошлого: не следует даже пытаться, – хотя это заложено в природе человека. Не напрягайте память и не думайте о боли, просто забудьте. Она прошла! Разве не это главное?
– Ей-богу, так и есть! – с жаром подтвердил Наггет.
– Еще чаю?
– Нет, спасибо, сестра. Чай был бесподобный.
– Тогда спустите ноги с кровати, а я помогу вам встать. Вы почувствуете себя еще лучше, когда я переодену вас и сменю постель.
Пока он сидел на стуле и дрожал, сестра Лангтри быстро сняла с кровати постельное белье и постелила свежее, затем помогла ему натянуть на тощие ноги чистые пижамные брюки и, наконец, уложила в постель, пожелала спокойной ночи и окутала коконом москитной сетки.
Окинув взглядом Мэта, Онор в недоумении нахмурилась. Тот лежал в необычной для него позе: широко раскинув руки и ноги, – а из приоткрытого рта вырывались звуки, подозрительно похожие на храп. Пижамной куртки на нем не было, но спал он так крепко, что сестра решила его не тревожить, но в этот момент в нос ей ударил резкий запах. Она поморщилась и, потрясенная замерла: от Мэта явственно пахло спиртным!
Онор постояла, сурово сдвинув брови, обвела глазами пустые койки, и решение пришло само собой. Без стука распахнув дверь комнаты Нила, сестра заговорила прежде, чем переступила порог.
– Послушайте, друзья, я терпеть не могу, когда приходится выступать в роли матроны, но вы сами все понимаете!
Нил, ссутулившись, сидел на кровати, Бенедикт, сгорбившись, – на стуле. На столе стояли две бутылки «Джонни Уокер»: одна пустая, другая – только начатая.
– Идиоты! – не сдержалась сестра Лангтри. – Хотите, чтобы нас всех отдали под трибунал? Откуда у вас виски?
– Добрый полковник подарил, – отозвался Нил, с трудом ворочая языком, но изо всех сил стараясь говорить отчетливо.
Сестра сжала губы.
– Нил, но вы же взрослый человек: неужели не хватило ума отказаться? Где Люс и Майкл?
Нил глубоко задумался и наконец проговорил – медленно, с длинными паузами после каждого слова:
– Майк пошел принять душ: веселье не задалось, – а Люса с нами не было… Наверное, спать пошел. Обиделся.
