–Смотри-ка, – пробормотала задумчиво Софья Павловна, медленно отпивая воду, – Ленка-то в мою породу удалась, не в чужую, тут я ошиблась, и слава богу. – Она кисло улыбнулась. – Ишь, бороться пытается, планы строит, людишками живыми дорожку через болото мостит, чтоб ножки не замочить, вылитая я в ее возрасте…
–Вы… о чем? – испуганно спросила Поля.
Ей вдруг показалось, что старуха сошла с ума и нужно срочно звать Марию Ивановну или Лену, пусть Кирсанова бабушку и не очень любит, но помочь-то обязана.
–Так, детка, так. Древние воспоминания перетираю.
Софья Павловна встряхнула головой, и Поля удивленно отметила, что старуха будто помолодела мгновенно. Глаза сияют, на скулах румянец играет, губы порозовели, волосы блестят, плечи развернуты… Не верилось, что полчаса назад, Софья Павловна вызывала лишь жалость.
Поля по ее приказу принесла с лоджии вазу с цветами и водрузила на стол, потеснив лекарства. Шире распахнула окно и поставила в музыкальный центр диск со старыми песнями, Вертинский, кажется. Включила увлажнитель воздуха – забавный комнатный фонтан, точная имитация какого-то старинного фонтана в Павловске, по словам старухи.
Поля сидела на подоконнике и украдкой следила за Софьей Павловной. Она, прикрыв морщинистые веки, с видимым наслаждением слушала музыку, непостижимая как сфинкс. Изредка что-то бормотала и мечтательно улыбалась.
Диск закончился, и Софья Павловна очень трезво взглянула на свою юную компаньонку. Поманила скрюченным сухим пальцем и, когда Поля подошла, сухо сказала:
–Думаю, завтра я тебя еще увижу, Аполлинария.
–Да, конечно.
–Хочешь совет?
Поля кивнула, настороженно всматриваясь в знакомое лицо. Недавнее оживление пропало, Софья Павловна вновь выглядела больной и усталой.
–Не ходи к Ленке.
–Но…
–Ведь она звала тебя, я правильно угадала?
–Всего на пару минут, – виновато прошептала Поля.
–Не ходи.
–П-почему?
–Она слишком похожа на меня, – непонятно ответила Софья Павловна и снова закрыла глаза. – Как оказалось.
Поля стояла на месте, ожидая продолжения, но старуха словно забыла о ее существовании. Лежала, перебирая тонкими пальцами кружева на блузке, и о чем-то думала. Изредка ресницы ее подрагивали, пальцы замирали в мертвой неподвижности, сухие, ломкие, обтянутые смуглой кожей. И Софья Павловна что-то невнятно бормотала, ожесточенно и безрадостно, поминая почему-то Ленку и какую-то рыжую стерву, Поля очень надеялась – не ее.
Понимая, что рабочий день окончен, Поля на цыпочках проследовала к выходу и от порога шепотом попрощалась, опасаясь потревожить больную. К ее удивлению, Софья Павловна тут же открыла глаза и с горестной укоризной сказала:
–Иди, Аполлинария, иди. Недолго тебе осталось меня мучить. Не сегодня-завтра мой занавес опустится, и я этому рада, как ни смешно.
–Вы… мне? – растерянно пролепетала Поля.
–Нет. Я о своем. Прощай пока, Аполлинария Морозова. До завтра.
* * *
«Может, правда, к Лене не заходить? – Поля поморщилась, вспоминая злое лицо Кирсановой. – Скажу потом – забыла, мол. После Софьи Павловны все из головы вылетело…»
Однако забыть Поле не дали, так что и оправдываться не пришлось. Не успела она закрыть за собой дверь, как Лена выглянула из своей комнаты и радостно воскликнула:
–Наконец-то! Заходи, я уже заждалась!
Поля посмотрела на часы и проворчала:
–Не выдумывай, мой рабочий день еще не кончился, как ты могла заждаться? Я еще полчаса должна сидеть у твоей бабушки.
–Здорово, – улыбнулась Кирсанова. – Значит, ты сможешь задержаться на целых тридцать минут. Ты ж, считай, на работе!
«Я работаю не на тебя, а на Софью Павловну, – мысленно огрызнулась Поля. – И вовсе не обязана досиживать у тебя эти полчаса».
Жаль, вслух она этих слов не сказала. Встала на пороге и с легким раздражением спросила:
–Что хотела сказать?
–Не сказать, а показать!
–Хорошо, что хотела показать?
–Свои новые драгоценности, – Лена пошлепала ладошкой по красивой каменной шкатулке у зеркала. – Мне мама вчера кое-что подарила, так, в утешение.
–Я в них совсем не разбираюсь, – нервно сглотнула Поля, она мгновенно вспомнила разговор с Марией Ивановной и ее бедную племянницу Лидочку, объявленную воровкой. – Никогда не отличу искусственного камня от настоящего, а золото от меди. И потом, драгоценности меня не интересуют!
–Заладила, – рассердилась Лена. – Я просто хочу, чтоб ты сказала, какие серьги мне больше идут. На твой вкус, естественно!
–Нет у меня никакого вкуса, – проворчала Поля. – Вкус нужно воспитывать с детства, а я с восьми лет, считай, сирота.
–Это при живой-то матери?
–Угадала. И при живом отчиме, – с неожиданной злостью процедила сквозь зубы Поля.
Ей вдруг захотелось уйти, нет, сбежать из этого дома и никогда сюда не возвращаться. Даже на работу.
–Ладно тебе, – добродушно усмехнулась Лена.
Она затащила Полю в комнату и усадила на диван. Потом опрокинула перед гостьей шкатулку и гордо поинтересовалась:
–Здорово, правда?
Поля равнодушно посмотрела на блестящие, бликующие на солнце камешки, на целую горку золотых цепочек сложного плетения, на тонкие серебряные браслеты со сложной чеканкой и хмуро согласилась:
–Красиво.
–Красиво и все? – весело возмутилась Лена.
–По-моему, к этому слову нечего добавить. Оно очень емкое.
–Как же – нечего! А «изумительно, великолепно, ослепительно, обалденно», наконец?!
–Все это грани одного.
–Ты как моя бабка, – обвинила Лена. – Такой же сухарь!
–Софья Павловна вовсе не сухарь, – искренне запротестовала Поля. – Она… очень интересный человек. И… сложный.
–Ты мне еще расскажи, какая у меня бабушка, а то я не знаю!
–Ты права, извини. Хотя лицом к лицу…
–Ой, только не надо афоризмов и пословиц, наелась уже, тошнит! Лучше скажи, какие серьги мне больше идут. Вот эти, с аметистами, эти, с бирюзой, эти, с брильянтиками или эти, с изумрудами?
Лена по очереди прикладывала к ушам сережки. Ее глаза сияли не менее Наткиных, когда Игорь принес туго набитую сумку с нарядами, прекрасными и невиданными. Поля невольно смягчилась, любуясь хорошеньким личиком, и честно сказала:
–С бирюзой. У тебя радужки становятся такого же цвета.
–Правда?
–Да. Синие-синие. И… волоокой ты становишься, вот!
–Это… как? – недоверчиво спросила Кирсанова, рассматривая себя в зеркало.
