– Ваше высочество, Эма, спасибо вам, – выдохнул Лукас. – Улыбнулся с усилием и прибавил: – Идеальная команда.
Эма не поверила собственным ушам. Они команда? Да еще идеальная? Она же никто, а Тибо принц… На секунду жизнь представилась Эме необозримым потоком возможностей, но она сразу прогнала видение.
– Поменяем Жюлю рубашку? – предложила она.
Времени ушло немало, но они переодели неподвижного грузного плотника.
– Теперь остается только ждать, – сказал Лукас. – Есть еще дождевая вода? Эма, пои его каждый час. Сможешь?
Он наклонился над своим пациентом, отвел со лба прилипшую прядь и сказал:
– Эй, Жюль! Не вздумай слинять!
Фельдшер сложил инструменты в шкатулку, потом взял сверток, который ему протянул принц Тибо, и вышел из лазарета. Сверток он бросил в пенный след шхуны с кормы.
Акуле на один укус.
8
Вечером Тибо отмывался соленой водой с белым мылом, стараясь избавиться от тлетворного смрада, которым пропитались его одежда, кожа, волосы за время пребывания на нижней палубе. Но запах его преследовал. Он не притронулся к ужину и рано лег. Даже отдавшись баюканью волн, которое он так любил, заснуть не смог. Стук. Обрубок руки ударился о борт. В нем, синем, уродливом, было что-то тоскливо обыденное. Только запах ужасный. Смрад заполонял каюту. Стук. Обрубок снова падал на пол…
Добрый государь заботится о своем народе. Когда народ в беде, он направляет корабль в мирную гавань. Опасная игра слишком затянулась.
Всю ночь через каждый час Эма поила Жюля пресной водой. Он метался в горячке, она стремилась ему помочь: положение по-прежнему оставалось опасным, но возможность спасения была. Эма не хотела, чтобы Жюль умер, ведь она знала о замечательном лекарстве. Она спустилась в трюм и пошла вдоль просмоленной обшивки корпуса, переходя из одного отсека в другой. Артефакты. Образцы минералов. Бочки. Мешки с бобами. С сухофруктами. Солонина. Наконец она отыскала нужное: старые сухари. Распознала их по особому запаху, по тому, что они почти превратились в крошку, по паутине, которая их заплела. В них кишели черви. Что может быть лучше? Эма быстренько насыпала червивой трухи в замшевый мешочек и бегом вернулась на нижнюю палубу. Сердце у нее колотилось. На море кража любой провизии считалась серьезным преступлением. Доктор мог обвинить ее, принц мог строго наказать за воровство. Кто знает, может, ей тоже отрубят руку. В любом случае она распрощается с «Изабеллой» и с дорогой на север.
Что ж, тем хуже.
Эма добралась до марса, смотровой площадки на мачте, и повесила мешочек на канате, проделав маленькую дырку, чтобы черви могли дышать. У нее над головой сияло созвездие Глория, созвездие государей из четырех ярких звезд – Мудрость, Сила, Умеренность, Мужество. Глядя на них, Эма немного успокоилась. Потом спустилась и напоила водой бедного плотника, тот дрожал в ознобе как осиновый лист.
Встало солнце, и начался новый знойный день. Матросы, пожелтевшие, осунувшиеся, едва волочили ноги. Но, слыша, как стонет Жюль за занавеской лазарета, никто не жаловался на боль в животе. Микробу полегчало, но весть о проведенной ампутации заставила его болезненно скорчиться. Он добрался до лазарета и нашел больного в луже пота с загноившейся раной и воспаленной рукой.
– Лу-кас Кор-бьер!
Лукас повалился в гамак мешком и теперь спал, прикрыв лицо руками. Услышав свое имя, он с трудом очнулся. Полуголый, едва передвигая ноги, дотащился до лазарета.
– Ну, Корбьер! Это что? Говори! Это что такое?
Фельдшер не верил собственным глазам. Он ошибся. Ошибся непоправимо. Из-за плохого освещения хорошенько не рассмотрел, какого цвета у больного рука. Гангрена продвинулась гораздо дальше еще до того, как он начал операцию. А он ничего не заметил. Ампутировал только кисть. Жюль может умереть, если не сделать еще одну операцию. Немедленно. Отнять руку до плеча. Но еще одна ампутация без обезболивающего… У Жюля может не выдержать сердце.
– Я… – только и смог выдохнуть Лукас. Он провел рукой по своей щеке, она была жесткая и колючая.
– Смотри, он на пороге смерти, у него жар, он бредит…
Мелодичный голос прервал Микроба вопросом:
– Что? Очень плох?
Судовой врач сердито обернулся и увидел Эму, которая пришла с дождевой водой.
– Хуже не бывает! – рявкнул он.
– Может, вы помните, я говорила вам о червях…
Микроб замахал руками, отметая ее слова, и чуть было заодно не съездил Лукасу по физиономии.
– Нет, юнга, нет! Не хочу даже слышать!
– Он выживет? – спросила Эма.
В ответ Жюль истошно завопил:
– Крысы! Закройте бак! Крысы! Крысы!
– Мы ничем не рискуем, – сказала Эма.
– Но это же черви! – возмутился Микроб, размахивая шнурком с очками.
– Крысы, крысы, крысы, – бубнил плотник.
– Черви, черви, черви, – возмущался доктор.
Эма напоила больного и вышла. Она этого так не оставит. Настоит на своем, врач уступит!
– И зачем только принц взял ее на шхуну, понять не могу, – пробурчал Микроб, как только Эма вышла.
– Он ее не брал, она уже была на шхуне, – уточнил Лукас.
– Ну так зачем оставил?!
– Она хорошо работает, ее не в чем упрекнуть.
– А черви?
– Какие еще черви?
– Народная медицина. Глупость страшная. – Микроб засопел. – Я знаю, тебе на мое мнение наплевать. Но если бы ты со мной посоветовался, такого бы не было!
– Но я же…
– Заварил кашу – сам расхлебывай!
Утро сменилось полднем, жара стояла удушающая, море лежало сверкающим зеркалом. В обед матросы кое-как жевали рис без малейшего аппетита. Адмирал ждал с утра хотя бы легкого дуновения и сейчас, сидя за столом, бормотал себе под нос: «Ничего, ни на мушиный вздох, ни на блошиный пых, ни на комариный чих…» Никто не слушал его бормотания. Желая утешить старика, Гийом пообещал, что скоро задует ветер: «Тропики, они же коварные, точь-в-точь кириольцы». Матросы ухмыльнулись, уткнувшись в миски. Дорек обиженно поджал губы и решил про себя, что до конца путешествия будет обедать у себя в каюте.
Эма, вместо того чтобы есть, навестила мешочек с сухарями. Подъем под палящим солнцем показался ей нескончаемым, но, когда она добралась и заглянула в мешочек, то убедилась: ее друзья прекрасно себя чувствуют. Оставалось только переубедить врача.
Исхудавший после болезни Микроб, с ввалившимся ртом, впалой грудью, в волнении мерил шагами палубу, не замечая опасной близости открытого люка. Эма подбежала к нему и стала уговаривать. Микроб ее обругал. Однако Эма не сдавалась. Он кричал на нее, она его умоляла. Вокруг них столпились матросы, в штиль любое происшествие – развлечение. Подошел и Лукас. Микроб набросился на него:
