– Теперь я слышу, что у нашей кареты ступицы не в порядке.
– Но, Тибо… – умоляюще возразила Эма.
– Сир… – начал Лисандр, побледнев.
– Ладно, – покорился Тибо и открыл дверцу. – Симон! Останови!
Симон остановил карету, Тибо спрыгнул на землю. Лошади беспокойно фыркали. Лица у свиты были встревоженные, только Брюно Морван, похоже, не огорчился. Сколько ни прислушивался Тибо, различал лишь ветер, колышущий ели. Опасаясь, как бы сидящие в карете не замерзли, Тибо поторопился ехать дальше, уже поставил ногу на подножку. И вдруг замер.
Теперь услышал и он.
Волк.
Невероятно, но так и есть.
Далекая жалоба, полная боли, словно стрела пронзила сердце короля. Тибо закрыл глаза. Волк звал его. Волк задавал ему вопрос, на который он никогда не смог бы ответить. Волк требовал от него того, что невозможно было дать.
Хватит.
Тибо уселся на сиденье, захлопнул дверцу и трижды стукнул по крыше кареты, сообщив, что пора трогать. Отрицать что-либо было бессмысленно. Волки. Изничтоженные хищники. Звери, которые украли принцессу и наложили на королевство проклятие. Тибо мог найти преступника, судить его и наказать. Мог следить за своим братом Жакаром, не доверять ему, защищаться. Мог заставить Морвана-сына оберегать его от собственного отца. Но Осеннее равноденствие? Волки? Гиблый лес? Что он мог против сверхъестественных сил? Тибо поцеловал холодную руку Эмы, чувствуя, насколько королевская власть беспомощна, условна и уязвима.
Лесная дорога расширилась, открылся изумительный вид. Большое Шале оказалось похожим на пряничный домик: острая крыша, белая от сахарной пудры, желтые светящиеся окна, труба, из которой валит дым, факелы вдоль дорожки с голубым гравием, сотни свечей на величественных елках.
От теплых источников поднимались клубы пара, и ледяная корочка, покрывшая ветки и шишки, превратила их в сверкающие драгоценности, хранимые под стеклом.
Встречать короля вышли люди в теплых шубах.
Внутри Шале чудес не меньше – фарфор, олово, стекло, стены из светлой сосны, полы из клена, ковры из лисьих шкур, мебель красного дерева, печи выложены синими изразцами, на постелях пуховые перины, внизу меховые туфли, на столе вкуснейшее фондю и вишневый ликер. Однако, несмотря на все удобства, никто не сомкнул ночью глаз. Выл уже не один волк, а целая стая. Лежа в королевской постели, огромной, словно корабль, Эма не могла унять дрожь.
– Ты боишься волков?
– Нет. Меня пронизывает холод.
– У нас три грелки, огонь полыхает, и, если честно, я задыхаюсь от жары.
– А мне холодно.
Тибо прижал к себе жену покрепче:
– Эма Беатриса Эхея Казареи не поддается страху.
– Не поддается.
– И не боится за своего мужа.
– Нет, не боится.
Тибо баюкал Эму до тех пор, пока она не уснула.
40
На следующее утро Эма и Мадлен занимались утренним туалетом, а Тибо, утопив ноги в пушистом ковре, наслаждался первыми глотками кофе. Потом вспомнил, что надо бы побриться.
– Можешь меня побрить, Бенуа, если хочешь, – сказал король, разленившись и разнежившись.
Бенуа, разумеется, не упустил редкую возможность и тут же взялся за дело. В мечтах он бы справился и с непокорным хохолком на макушке, но он не был цирюльником, так что пришлось ограничиться бритьем. Он уничтожал тень растительности на королевских щеках, когда в дверь просунулась пухлая физиономия Овида.
– В чем дело, баталёр? – спросил Тибо. – Ищешь цирюльника, чтобы побриться?
Овид потер подбородок, похожий на наждак.
– Нет, сир, не ищу. К вам три пастуха, просят принять их немедленно.
– Я уже сказал, Овид, пусть жалобы подают во дворец. У нас нет времени разбирать их на месте.
– Понял, сир, но здесь, похоже, дело срочное.
– Срочное или нет, Овид, у меня нет скипетра, а значит, я все равно ничего не смогу решить.
– У одного из них кровь на плаще, сир.
– Кровь?
– Кровь. Так же верно, как то, что я толстяк.
– Кровь, говоришь? Ну что ж… В таком случае…
Пастухи в поношенных плащах и деревянных башмаках приехали издалека, оседлав рабочих лошадей. До скипетра им дела не было. Они рассказали королю историю, которая его удивила и обеспокоила.
– Так. Значит, у вас пропало семь овец, шесть из них вы нашли, все были мертвы и только одна обглоданная. Я правильно понял?
– То-то и есть, сир. Нас это встревожило. Хищный зверь убивает только ради еды, – сказал один пастух.
– А мы слышали… – отважился другой, но не решился произнести слово «волк».
– Да, так оно и есть. Мы все слышали. Но что делали ваши овцы в поле посреди ночи? – удивился Тибо.
– С вечера мы их заперли в овчарне, сир, и, как всегда, пересчитали.
– Однако зарезали их не в овчарне?
– Нет, сир. Их вытащили наружу и зарезали.
Тибо провел рукой по подбородку. Бенуа постарался: щетина не появится дней десять, не меньше.
– Где ваша овчарня?
– В часе езды отсюда, на другом конце леса. Рядом с Большим.
– Большим – это каким?
– Гиблым, сир.
– Вы живете рядом с Гиблым лесом? – изумился Тибо.
– Не мы, сир, наши овцы.
– Овид, оседлай Эпиналя. Я провожу пастухов.
– Неужели, сир? – встревожился Овид. – Тогда я с вами!
– Поехали. Вот что, Овид… – Тибо зашептал ему на ухо: – Скажи королеве, что встреча затянулась, а потом мне еще нужно повидаться с советницами. Пусть Мадлен и Лукас проводят ее к источникам и следят, чтобы она ни в коем случае не простудилась. И не перегрелась. Ты меня понял? Вернемся к обеду.
Овид в недоумении почесал нос.
Тибо часто совершал неожиданные поступки, но никогда не таился от Эмы.
– Так и сказать? Вы уверены, сир?
Тибо нетерпеливо указал на дверь.
– Постарайся говорить убедительно.
Овид вышел. По привычке он ловил в изменчивом воздухе предвестья будущей бури, и сейчас чутье ему подсказывало, что король совершает большую ошибку. А в конюшне Овиду совсем не понравился разговор Тибо с Лисандром, которого они там встретили.
– Хочешь с нами? – спросил Тибо. – Ездить верхом умеешь? Нет? Так я и думал. Сиди тихо дома, ни шагу за порог. Никаких шалостей, Лисандр. Понял? Ты меня понял?
Лисандр съежился и взглянул на баталёра. Тому тоже стало не по себе, но он только пожал плечами.
