– Лукас, где Тибо?
– Я спрашиваю себя о том же, ваше величество, – проговорил Лукас, который очень боялся этого вопроса. – Овид предупреждал, что у короля встреча с советницами, он освободится к обеду. Вот только…
– Только что?
– Уже три часа, госпожа, а советницы его и в глаза не видели.
Эма отбросила одеяло и вскочила, как была, полуголая. Она сделала два шага, покачнулась и разбила бы себе нос, если бы Лукас ее не подхватил. Он накинул на нее первый попавшийся под руку халат – халат Тибо. Эма запахнулась в него, но у нее так дрожали руки, что Лукас наклонился и завязал на ней пояс. Эма резко его оттолкнула.
– Говори сейчас же, где он!
– Не знаю, госпожа.
– Врешь!
– Нет, госпожа. Овид сказал, что король идет на встречу с советницами и вернется к обеду.
– Овид, Овид! А где сам Овид?
– Понятия не имею, госпожа.
– Перестань называть меня госпожой! – завопила Эма что есть мочи.
– Но…
Эма отвесила Лукасу пощечину. Лукас принял ее безропотно. Следы пальцев медленно проступали у него на щеке, и Мадлен, появившись с грелкой, тотчас их заметила. И тут же озабоченно спросила:
– Вас никто не обидел, ваше величество?
Эма упала на кровать.
– Никто, Мадлен.
Горничная приложила грелку к ногам Эмы и бросила испепеляющий взгляд на Лукаса. Эма чувствовала жжение внутри, будто внутренности расплавились.
– У меня рези в животе…
– Доктора, Лукас! Скорее доктора! Чего ты ждешь? – крикнула Мадлен.
– С ним что-то случилось, – простонала Эма. – Он в опасности!
– Кто, госпожа? Доктор? – встревожилась Мадлен.
– Да нет! Король, – ответил Лукас, потирая щеку.
Овид в это время добрался до конюшни. Увидев истерзанного Эпиналя, конюх Шале в белоснежной форме и белых сапогах едва удержался, чтобы не закричать. У него были самые высокие представления о гостеприимстве, и он не считал возможным вмешиваться в жизнь гостей. Жеребца поставили в стойло, он постоял немного и повалился на бок. Ребра ходили ходуном, из порезов сочился гной. Конь испуганно косил глазом, который так и светился зеленым фосфорическим светом.
Овид собрал все мужество, готовясь предстать перед королевой. Никогда в жизни у него не было более тяжкой задачи. С красными глазами, распухшим носом, белый как полотно, он входил в королевские покои так, словно целая армия толкала его в спину, а он упирался. Едва взглянув на него, Эма отослала Мадлен, попросив ее заварить чай и принести чашки. Горничная вышла с такой же неохотой, с какой Овид входил.
– Овид! Говори скорей, где король!
– Госпожа… – начал Овид.
Баталёр так и не нашел нужных слов. В голове стоял густой туман, он с трудом пытался из него выбраться.
– Где Тибо?
– Он… Он… пропал, госпожа.
– Пропал?!
– Волки гнали его лошадь, и он пропал в… в…
– Где, Овид?
– В Гиблом лесу.
Эма выпрямилась, села на постели.
– Кто-нибудь возвращался из Гиблого леса? – спросила она спокойно.
– Никто туда не входил, – прошептал Лукас.
– Я привел Эпиналя, госпожа, – прибавил Овид.
Слабое утешение, но другого не было, так что Овид повторил:
– Эпиналь. Конь выбрался из Гиблого леса.
Да, напрасно он это сказал. Эма развернулась к Овиду и замахнулась. Он непременно тоже получил бы пощечину, если бы не Лукас, успевший схватить королеву за руку, да так крепко, что у нее засаднил рубец на запястье. Потом Лукас бессознательно сделал то, что делать запрещено: притянул к себе Эму и обнял.
– Эй, – одернул друга Овид. – Если нельзя прикасаться к юнге, то к королеве тем более! – И сделал шаг к Лукасу.
Но Эма не была уже ни юнгой, ни королевой, она стала сама не своя. Невыносимая тоска разрывала грудь, и она горько разрыдалась, положив голову на широкое плечо Лукаса. Он не мешал ей плакать, замер и старался дышать как можно реже. Эма не проронила ни единой слезинки с того дня, как попрощалась с матерью. Плотину прорвало, и слезы полились неудержимым потоком.
42
– Начинаем поиски! Собираем людей!
Эма перестала плакать так же внезапно, как начала. Подняла голову, оттолкнула Лукаса, вытерла мокрое лицо и завязала потуже халат, чтобы не болтался.
– Правильно, госпожа, – похвалил Лукас, расправляя промокшую от слез рубашку. – Я известил управляющего Шале, сейчас ударят в колокола.
– В колокола?
– Будут бить в набат. От одной колокольни к другой передадут весть, и если часовые не уснули на посту, то через час с четвертью весь остров узнает, что случилась беда. По звону угадают какая: разбой, ураган или пожар… Добровольцы поспешат на помощь.
– Как они узнают, куда идти?
– Они соберутся там, где зазвонил первый колокол, госпожа. Каждая звонница прибавляет один удар, каждая деревня считает удары. К вечеру у ворот Шале будет не меньше двух сотен человек.
– Я считаю, лучше не сообщать, что пропал король. Боюсь Жакара, он приложит все усилия, чтобы короля не нашли.
– Люди в Шале видели Эпиналя, госпожа, – возразил Эме Овид.
– Прикажи им молчать.
– Госпожа… – осмелился подать голос Лукас. – Когда случается несчастье, подданным помогает король, он обычно первым приходит на помощь.
Эма еще туже затянула пояс, зажмурилась, потом открыла глаза. Они стали черными, как сажа.
– Действуйте. Его необходимо найти.
Мадлен вернулась с чаем, но Эма к нему не притронулась. Она мгновенно оделась и побежала в конюшню. Эпиналь лежал на подстилке, тяжело дышал, повязки пропитались гноем. В глубине стойла на табуретке сидел Лисандр, он занимал так мало места, что Эма поначалу его не заметила. Зато сразу обратила внимание на зеленоватое фосфорическое свечение.
– Что же ты такое увидел, Эпиналь? – Королева присела возле коня.
– Ваше величество!
Эма вздрогнула от неожиданности, обернулась и увидела сапоги конюха, белоснежные, как платье невесты. Конюх склонился до земли, а Эма мгновенно вскочила, к юбке пристали соломинки.
– Ваше величество, ему не выжить.
Эме показалось, что конюх говорит о Тибо.
– Что-что? – переспросила она.
– Конь не выживет. С ним лучше покончить.
– Эпиналь необыкновенный!
– Не спорю, но у него агония.
– Вы уверены?
