– Без меня тебе будет лучше, уверяю, – сказал он. – Бывает, я и сам охотно бы отделался от Лукаса Корбьера.
– Он хороший врач.
– Для других.
И снова заиграла музыка. Они протанцевали еще вальс, потом еще один, и еще. Когда музыканты уже спускались со сцены, Лукас взял Эсме за руку, и они пересекли вытоптанную лужайку. Есть ей больше не хотелось: внутри застыл камень. Единственным желанием было поскорее вернуться к себе и переодеться.
– До свидания, Лукас.
– Эсме, завтра воскресенье.
– И что?
– Время, тишина, одиночество.
– Правда?
– Если хочешь.
Она посмотрела ему в глаза, поглаживая атлас юбки. Он улыбнулся ей, слегка печально. Она ответила тем же.
По крайней мере, одно у них было общее: печаль.
49
Праздник никак не кончался: кончились закуски, игры, самый длинный день в году, а гости все не расходились, упиваясь радостной беззаботностью. Поэтому появление королевы Сидры мало кто заметил. Она направилась прямо к люльке, черные волосы ниспадали по спине до пояса. Тибо, движимый каким-то шестым чувством, подбежал к Эме, под иву.
Сидра уже склонилась к принцессе: на секунду в лице ее мелькнула нежность, оно стало совсем другим. Но только на одну секунду. Вдруг Сидра замерла, откинула занавеску от комаров и сунула в люльку свою длинную белую руку. Эма с трудом сдержала крик. Тибо схватил мачеху за локоть и рывком оттащил от люльки. Сидра не сопротивлялась. В руке она сжимала погремушку.
Как только Тибо отпустил ее, она потрясла ею у него под носом. Бубенцы зазвенели. Это было самое безобидное, что можно найти в королевстве.
– Волчий корень, – сказала Сидра и закинула погремушку на середину пруда.
Тибо не мог пошевелиться. На середине пруда по воде расходились круги. Но под ивой время застыло, а воздух замер. Как только Мириам научилась бы хватать, она тут же сунула бы погремушку в рот. И умерла бы в жутких муках. И откуда вообще взялась эта погремушка? Кто положил ее в люльку? Почему она не сгорела со всеми прочими подарками? А Сидре – всегда такой холодной, жесткой, держащейся на расстоянии, той самой Сидре, которая с детства открыто ненавидела Тибо и всегда готовила к трону Жакара, воспитав из него тирана, жаждущего власти, – с чего ей вдруг спасать наследницу престола?
Ценой невероятного усилия Тибо выдержал ее невыносимый взгляд. Теперь он видел ее в совсем другом свете. Она выросла в Гиблом лесу. Она – из мира волков и колючих зарослей. Гранитный голос, пальцы как ветки, глаза – ягоды можжевельника. Она умеет левитировать. Лес поселился во дворце. За тайной вставала новая тайна, еще загадочнее прежней.
– Ты знаешь, – заключила она.
Тибо окаменел. Как она узнала, что он знает?
– Всегда оглядывайся, – проговорила Сидра медленно, будто преодолевая боль. – Смотри вперед, смотри назад, смотри вокруг, защищай свою дочь, защищай свою жену. Постоянно, Тибо. Каждый день.
Она удостоила его реверанса, что было совершенно немыслимо, потом обратилась к Эме:
– Ваша принцесса станет величайшей королевой Краеугольного Камня. Так говорят звезды.
Эма открыла рот, но не проронила ни звука. Если Мириам заберет Лес, ей никогда не быть королевой. Но Сидра уже повернулась к ним спиной.
Из другого конца сада за ними пристально наблюдали Матильда с Шарлем. Казалось, под ивой происходило что-то важное, но они смотрели только на свою дочь. Свое дитя, свою кровинку… Они слишком растрогались, но боялись давать чувствам волю. Теперь, глядя издалека, они находили в ней едва заметные черты прабабушки, дяди, двоюродного брата. Хотели пойти за ней, но не могли сдвинуться с места. Они – единственные, кто заметил, что она не свернула к Северному крылу, а направилась прямо в сторону кухни, куда прежде еще ни разу не заходила. У самых ее дверей она обернулась. И посмотрела на Шарля и Матильду суровым, тяжелым взглядом. Им показалось, будто она ткет вокруг них невидимый кокон из всего несказанного, из всего, что сближало и отдаляло их, – потерянное детство, стволы деревьев…
Сидра едва заметно кивнула, и чары распались; она спустилась в кухню. Через какой-то миг оттуда хлынули вереницей трудившиеся за плитой работники. Мясник вытирал руки о фартук, кондитеры снимали колпаки, отирая пот со лба, шоколадник облизывал пальцы, булочница Сабина, прихрамывая, замыкала процессию. Марта пересчитывала подручных, водя поварешкой. Увидев, что они оставили свой пост в самый разгар приготовления десертов, Манфред ринулся к ним на ослабевших ногах.
– Марта! Что вы тут делаете?
– Похоже, внутри лучше не оставаться.
– Почему? Сливки у вас хоть взбиты? Клубники хватает?
– Да, но если верить Сидре, то сейчас…
Марта осеклась, и все вокруг замерли. Даже цикады замолкли.
Земля дрожала.
Задребезжали стекла, застучали ставни. Вдоль берегов безмятежного пруда пошла рябь. Белая пыль поднялась с извилистых тропинок под глухой, непонятно откуда идущий рев. У одного стола сложились раздвижные ножки, и он рухнул с фарфоровым звоном.
Мириам заплакала. Эма выхватила ее из люльки и со всех ног бросилась вместе с ней на открытую поляну, Симон бежал следом. Габриель потянул Проказу к конюшне, где Эсме уже отвязывала лошадей. Феликс ринулся туда же, за Лисандром. Герцог Овсянский зарылся в кружева воротника. Бенуа сокрушался над осколками чудесной посуды, даже не вспомнив про Мадлен, которая судорожно обнимала ствол старой липы. Адмирал Дорек, размахивая руками на морской манер, прогонял гостей в парк. Филипп бросил свою партнершу, а Гийом крепче обнял свою. Капитан, как всегда, сохранял спокойствие. Ничего тут не поделаешь. Стой под открытым небом и жди.
Замок слегка покачивался, но даже невооруженным глазом было видно, как ходит ходуном не знавшее ухода Северное крыло. Крыша опасно подрагивала, из стен выпадали камни. Трещины, словно начерченные невидимым пером, рассекали его снизу доверху. И тут Манфред, привыкший всегда знать, кто где находится и чем занят, с ужасом прошептал:
– Блез де Френель…
Эти три слова поразили Тибо как гром. Он бросился в сторону дворца, на бегу расстегивая камзол. Земля ходила ходуном, но ноги еще помнили морскую качку. Овид бежал следом, спотыкаясь на каждом шагу. Короли не имеют права рисковать своей жизнью, а этот, вконец спятив, уже взбегал по винтовой лестнице, прыгая через четыре ступени и кое-как хватаясь за погнувшиеся перила. Едва он выскочил на площадку третьего этажа, как лестница оторвалась от здания и рухнула прямо в сад.
Толчки прекратились, но дворец продолжал дрожать, как ребенок, очнувшийся от кошмара. Фундамент трещал, потолки стонали, весь его остов искал нового устойчивого положения. Коридор, к которому подбежал Тибо, исчез в облаке пыли. В разбитое окно дождем ворвались сиреневые лепестки, осев между трещин в полу.
