Майя подняла на него зарёванные глаза, глядя как на предателя. Слёзы опять покатились у неё по щекам.
– Я… я… не могу… – оправдывался парень. Вид у него был жалкий – я хочу… но… я занят! Мне надо. Мне надо учить безликие искусства.
Он развернулся и скрылся в своей комнате, хлопнув дверью. Майя ещё немного посидела в кресле, хлюпая носом, но Илья так и не вернулся.
– Ты не забыла ее отпустить? – подсела к ней Василика.
– Отпустить?! Как это?
Василика снисходительно улыбнулась.
– Есть особое поверите в Подземельном мире – нужно отпустить умершего, иначе он будет тебя преследовать. Есть одна прощальная поговорка:
Боли, коли, ломи, пытай,
Быстрее сердце заживай.
Не в чем тебя не упрекаю,
К Плутону в царство отпускаю.
Майя повторяла дрожащим голосом слова за Василикой. Было что-то завораживающее в этой странной песенке. Майя шептала её одними губами, шептала, пока глаза не начали слипаться. Самый крепкий сон – сон после мощной истерики.
Майя не заметила, как уснула, прямо там, на кухне, калачиком свернувшись на диване. Василика не стала её будить, принесся из платяного шкафа второй шерстяной плед.
На утро в среду 1 января Майя проснулась с опухшим лицом. Глаза по ощущением за ночь увеличились в несколько раз – им было тесно в глазницах, веки распухли, да и сама Майя сейчас больше походила на замученную селедку. Даже полдюжины умываний не помогли.
В Чокнутом страусе было тихо – только где-то раздавались типичные для Василики крадущиеся шаги.
Майя нерешительно подошла к двери Ильи, занеся руку для стука и замерла. У нее не по-доброму засосало под ложечкой. Майя глубоко выдохнула и постучала, но ей не ответили. Она постучала второй раз и третий. Илья не открывал. Майя выдохнула и повернула дверную ручку, входя без спроса.
Всё было, как всегда. В комнате Ильи был идеальный порядок. Все книги стояли по линеечки, нигде не было ни единой пылинки. На стене над рабочим столом висел знакомый Майе свиток-расписание, раскрашенное Василикой цветными фломастерами… Вот только Ильи здесь не было.
– Ты чего там стоишь? – зевнула за спиной Майи Василика.
Она сонная с растрепанной копной волос стояла в обнимку с плюшевым енотом в шелковой пижаме. Правая штанина у пижамы почему-то отсутствовала.
– Если что, его запас овсяного печенье в левом ящике комода я уже схомячила. Осталась только лакрица, но она горькая.
– Что? – не поняла Майя.
– А что?!
– Я не за печеньем. А где Илья?
– Он уехал… – она зевнула, – рано утром… С Варварой.
У Майи внутри всё оборвалось, будто её жестоко предали.
– К… куда?
– Я не помню их маршрут. Это было спонтанным решением. Он часов в три ночи пришел ко мне, разбудил и сказал, что ему нужно развеется. Они хотели сначала в под-Эстонию, потом в под-Латвию… под-Литва, кажется, была тоже… Он тебе не оставил ни записки… ничего?
Майя рассеянно покачала головой. А ком встал посреди горла.
Василика закусила губы, поняв, что последний вопрос был лишним, и спешно добавила:
– Ой, ну ты же знаешь, у него семь пятниц на неделе. Забыл, такой он человек. Напиши ему. Он будет рад.
Майя написала, но Илья не ответил. Игнорирование писем и молчание в ответ были его визитной карточкой.
В четверг 2 января же произошло еще более загадочное событие. Кто-то незаметно прокрался в Заспанного Ёжика и засунул сверток из черной бархатной бумаги в рукав зимнего шерстяного пальто Майи.
Майя наткнулась на свёрток случайно, когда хотела прогуляться по территории Академии и проветрить голову. Но что-то в рукаве мешалось. Майя с силой протолкнула руку и на пол упал тот самый таинственный сверток, перевязанный серебристой лентой. Сверток был тяжелый, весом, наверное, на целый килограмм, между лентами крепилась маленькая записка с подписью: «Майе» – надпись была набрана на печатной машинке. Отправитель посылки не был указан. Вычислить его было невозможно.
Майя сперва заподозрила в отправителях ядоязыких, но записка заставила её за сомневаться: «Мне жаль, что так получилось с бабушкой. Но не стоит сдаваться. Она бы этого не хотела. Будь сильной, хотя бы ради неё». Внутри лежало три огромные плитки настоящего молочного шоколада, такого громадного размера, что ими можно было убить.
– Поздравляю, ты познакомилась с Феей Крестной, – хмыкнула Пенна, читая записку – меня она не навестила ни разу за то время пока я училась.
– Фея Крестная? В Подземельном мире водятся феи?
– Нет, конечно. Еще скажи – единороги. Фея Крестная – это прозвище, которое дали ей в Академии. Это кто-то из профессоров или студентов. Это девушка (в одном из своих писем она писала в женском роде). Она то появляется, то исчезает. Её никто не смог поймать или наткнуться на её следы. Она приходит к тем, кто больше всего нуждается в поддержке. Утешала как-то даже одного нашего профессора – Тамару уайт Найтиншталь. За два года у Феи Крестной насчитываться около десяти… – Пенна прыснула, – жертв.
Майя прождала ответа от Ильи на свои письма все зимние каникулы. Всё это время он регулярно слал Василики почтовые открытки достопримечательностей из разных уголков Губернии Ночи. Майя ждала ответа вплоть до среды 8 января – своего дня рождения.
Первое, что она сделала с утра – открыла почтовый холодильник. За последние 7 дней она делала это пол сотни раз на дню – но внутри никогда не было ничего путного. Сегодня почтовый холодильник весь ломился от открыток и поздравлений. Майя перебирала каждое, внимательно рассматривая подписи отправителей, но не в одной из них не было желанного имени.
Можно любить человека до потери пульса, но рано или поздно, настает момент, когда бабочки в животе превращаются в ос и начинают беспощадно жалить.
Чтобы подбодрить Майю, проснувшийся раньше времени, Мудрус даже спел ей свою любимую песенку про рыбий жир на мотив традиционной песенки «С днём рождения»:
«Рыбий жииир, рыбий жииир,
Он вкуснеее чем инжир!
Рыбий жииир, рыбий жииир,
С днём рыбьего жииира тебя!
Ты не расстраивайся. Это всё такие мелочи… – утешал изумрудный червь, – Вот попробовать рыбий жир – это дело! Это цель! Ради этого стоит жить! А что там… мальчики, подумаешь. Мальчики приходят и уходят, а банка рыбьего жира… это на всю жизнь!»
Майя притопала к Василики без настроения. В Чокнутом Страусе пахло бисквитом, лимонной цедрой, ванилью, корицей и сахаром. Стоило Майи заглянуть на кухню, как она увидела накрытый стол. Там лежала новая кружевная скатерть – не черно-белая, а ярко фиолетовая. Поверх нее стояли узорчатые чашки разных форм, размеров и рисунков, зато цветные, а посреди стоял высоченный торт.
