– Но подобные действия запустят механизм защиты портальных станций…
– Сэр Пауль. Мир выживет без портальных каналов перемещения, а также без артефакторных технологий, производство части из которых мы уже смогли локализовать силами имперских ведомств и департаментов. Даже более того – избавившись от навязчивого покровительства Ордена хранителей, мы немедленно получим стимул к развитию новых технологий. Больше трехсот лет мы живем без малейшего развития, а технологический прогресс ограничен флажками, которые нам выставляют хранители. Вы знаете, почему часть оппозиции из правления Ордена хранителей сами вышли на меня с планом открытия новых разломов?
– Не могу знать, ваше величество.
– Они теряют контроль над технологиями портальных перемещений. Это не их технологии, они ими просто пользовались – и сейчас где-то кончается энергия, как у замедляющейся заводной игрушки. Прекращений работы портальных каналов – неизбежность, а гибель существующей техномагической модели развития – лишь вопрос времени. И отбросив нас назад ледяным вторжением, сократив численность населения, еще и обрекая при этом на смерть изолированную Европу и все находящиеся там высокие сословия, верховные хранители Ордена просто желали отсрочить момент гибели старой модели, сэкономив ресурс своих хранящихся в строжайшей тайне технологий. Меньше людей, меньше портальных перемещений. Банальная экономия и реализация желания находящихся при власти хранителей пожить в старой модели мира чуть дольше, сэр Пауль, ничего более. Нашему миру совершенно не нужен Орден хранителей, но при этом, для того чтобы не упасть в каменный век, нам не помешает стимул, сэр Пауль. Кстати, вы знаете, что такое стимул?
– Фактор, провоцирующий на действие, ваше величество.
– На латыни стимул в первоначальном значении – это острозаточенная палка, которой на Терре римские пастухи подгоняли овец.
– Я все понял, ваше величество.
– Начинайте действовать, жду от вас максимальной решительности. На кону не только наши с вами жизни и судьбы, а жизни и судьбы преданных нам людей, на кону сейчас вопрос самого существования Империи.
Глава 16
До того момента, как я взошел на борт траулера-сейнера, из порта Нордхейма отправившегося в переход из Скаргейла в Восточную Варгрию, весь мой опыт мореплавания заключался в прогулках на императорских яхтах по спокойной воде Срединного моря. И сейчас, стоя на надстройке полубака траулера и держась за леера ограждения, я делал вид что думаю и вообще проветриваюсь в одиночестве. На самом же деле я беспрестанно ловил взглядом линию горизонта – при взгляде на которую мозг понимал и осознавал собственное местонахождение в пространстве, после чего к горлу переставала подступать мерзостная тошнота.
Два дня назад, покинув Нордхейм, мы сначала двигались курсом на северо-восток, проходя по проливу между Западным клыком Скаргейла и островом Айлгвен. Удаляясь от места назначения – словно загибая начало путевой дуги для того, чтобы обойти и остров Айлгвен, и надвигающуюся на нас со стороны материка магическую бурю. И после двух дней пути, прошедших по вполне спокойной воде, буквально несколько часов назад мы наконец обошли Айлгвен, миновав мыс на его самой восточной оконечности. Теперь наш корабль шел курсом юго-юго-восток, уже в сторону материка, двигаясь на Аркону – прибрежную землю Варгрийского царства. При этом по широкой дуге по-прежнему обходя надвигающуюся магическую бурю.
После того как Айлгвен остался позади, ветер усилился. И с того момента, как мы миновали восточный мыс острова, ветер дул нам почти навстречу, принеся с собой стылый ливень, хлещущий почти параллельно палубе. Разгоняемые шквалистым ветром валы волн шли нам навстречу косо, приближаясь по правому борту; они били в правую скулу корабля, который их уверенно разрезал. Разрезал до недавнего времени – до того момента, как высота волн не превышала пару метров. Стылый ливень недавно прекратился – как раз после этого я и вышел на палубу проветриться. Ливень прекратился, но накатывающие на нас волны становились все выше, и траулер начинал уже не резать и не разбивать их, а валко по ним переваливаться.
Сильный и плотный ветер, свистевший в ушах, гнал нам навстречу и волны, и плотные серые облака. Низкие, тяжелые, закрывающие небосвод так, что сквозь них не проникало ни лучика солнца. Из яркого света в мире остались только ходовые огни на рубке траулера. Я даже обернулся сейчас, посмотреть, горят ли; проверить, осталось ли в этом неуютном мире, ограниченном линией горизонта, хоть что-то яркое. Осталось.
Обернувшись обратно по ходу движения, при взгляде на расстилающееся впереди бескрайнее свинцовое море, я даже передернул плечами. Наблюдая, как нам навстречу, накатом, один за другим двигаются высокие темные валы волн, я негромко выругался и крепче взялся за тросы ограждения. К такому меня жизнь не готовила: давным-давно, еще позавчера, я не мог даже подумать о том, что можно бояться утонуть в море. А сейчас – глядя на высокие, пенящиеся белыми гребнями свинцовые волны, нутром ощущал, что попади в их власть – и за жизнь придется яростно сражаться. Причем без надежды на победу.
С неизбывной тоской я вспоминал лазурное южное море, его мягкую воду, которая привлекает взгляд и буквально приглашает освежиться. Здесь и сейчас воспоминания казались нереальной сказкой – сила тяжелой северной воды и чернота осознаваемой под ногами глубин откровенно пугали.
Словно в ответ на мои мысли в скулу траулера хлестнула очередная волна, и мне в лицо принесло соленые холодные брызги. Наш корабль, длиной более пятидесяти метров, при посадке в порту Нордхейма воспринимался мною довольно большим – пусть и не такой большой как Клавдий, но траулер в восприятии казался немаленьким, уж точно. Но это восприятие сохранялось до того недавнего момента, как волны начали вырастать все выше и выше. И буквально несколько минут назад я впервые увидел волну, которая гребнем находилась на уровне моих глаз – когда корабль находился в самой нижней точке между двумя волнами.
Погода все ухудшалась, причем стремительно: шквалистый ветер, даже двигаясь в попутном с волнами направлении, уже сбивал с них белые шапки пены. Постепенно становилось все холоднее, и внизу, на самом носу, я вдруг увидел появившееся обледенение на леерах ограждений. Не веря своим глазам, присмотрелся – так и есть, на металлических поверхностях начала образовываться кромка льда. Это… зима какая-то, в прямом и по-настоящему морозном смысле этого слова! Только при взгляде на обледенение тросов и фальшбортов я осознал, как вокруг стало холодно.
Возможности моего организма и живущая во мне сила сияния позволяли не замечать подобные неудобства. Но даже со своими нечеловеческими возможностями я уже начал замерзать. Ветер, плотный и сильный, все злее и злее хлестал в лицо; и ветер уже был по-настоящему ледяным, в буквальном смысле слова – мелкая водяная взвесь, ложась на металлические поверхности, мгновенно застывала тонкой прозрачной коркой.
Некоторое время я так и продолжал стоять, окоченевшими от холода руками вцепившись в поручни ограждения. Не в силах оторваться от наблюдения за тем, как наш траулер раз за разом с трудом поднимает нос, преодолевая очередную волну, а после мягко падает вниз, в глубокую ложбину между волнами. При этом еще переваливаясь с борта на борт – потому что шли мы волнам не прямо навстречу, а по косой линии. Несколько раз волны гребнями пены и бурлящей водяной взвеси перехлестывали через нос, в нескольких метрах ниже площадки, на которой я стоял; и почти каждая проходящая по борту высокая волна вызывала пелену брызг, словно белесым одеялом частично накрывающей корабль.
