Но молока еще мало и мы с Надей кормим девчонок смесью.
– Завтра скажи Тимофею, – говорит она, укладывая Анечку в люльку, – Смесь нужна хорошая. Пусть привезет Нан или Мамако премиум. А то на больничной Малютке у деток может и аллергия появиться.
– Ой, Надь, я и не подумала, – вздыхаю, укладывая Аленку.
И уже собираюсь написать Морозову, но тут же останавливаю себя. Во-первых, уже ночь и человек может спать. А во-вторых, проклятый черный список!
Снова просить трубку у Надежды неудобно. Утром поговорю с Тимофеем. Он же обязательно с утра заявится.
А в шесть утра девчонки просыпаются одновременно со звонком Джека. Опять какие-то сложности с отгрузкой. Пытаюсь уговорить подождать до девяти, когда на комбинат придет отдел закупок.
– Джек, погодите, – прошу, прижимая трубку к плечу. Осторожно поднимаю Анечку из кроватки. Дочка жадно открывает ротик.
– Я не могу, Леаяя, – стонет представитель завода. – Поставка нельзя отменять…
– Стоп, – говорю решительно. – А вы прислали уведомление об отгрузке. В договоре прописано «не менее чем за сутки»…
– Но Леаяя, – тянет Джек.
– Ждите девяти утра по Москве, – цежу в трубку. И закончив разговор, откидываю ее на кровать.
– Ты все еще работаешь? – вздыхает Надя, наблюдая как я прикладываю малышку к груди.
– А что делать? – улыбаюсь жалобно.
– Тимофей вроде не бедствует, – замечает она осторожно.
«Так то Тимофей!» – хочется заорать мне.
– Нет, – соглашаюсь я и добавляю спокойно. – Работу я не брошу. Лучше надеяться на себя. Я не знаю, что завтра взбредет в голову Морозову.
– Не доверяешь ты ему, – горько усмехается она.
– А должна? – невольно вскидываюсь я и отвлекаюсь на маленькие причмокивающие губки… Материнский инстинкт перекрывает все остальные. От накатившей эйфории бурлит в крови.
– Надя, смотри, она сама ест. Сама! – шепчу взволнованно, забывая о том, что Надежда – человек Морозова. Сейчас она единственная, кто понимает и способна разделить мое счастье.
22. Предложение руки и сердца
Я приезжаю в роддом после завтрака. По дороге останавливаюсь около рынка. Покупаю фрукты и самый роскошный по меркам Шанска букет. Пятнадцать белых роз.
Больше не нашлось в нашем Мухосранске.
– Мороз. Покупателей мало, – жалуется хозяйка маленькой флористической лавчонки, выбирая из двадцати с лишним штук самые свежие. Эту румяную тетку я не знаю. Она меня тоже. И это уже счастье. Никто ничего не выпытывает с любопытным взглядом. Не спрашивает о матери и когда же я, наконец, женюсь.
Маленькое, но счастье!
Нащупываю в кармане коробочку с колечком. Если удастся, сделаю предложение прямо сегодня. Но Лера непредсказуема. Вчера, получив мониторы, опять плакала. Хотя радоваться должна.
Ничего не понимаю. Как сапер хожу по минному полю. Неверный вздох, и сразу взрыв. Приходится каждый шаг заранее обдумывать…
Хотя чего тут размышлять? Нужно плыть по течению. Решать насущные задачи и постепенно втираться в доверие. Иначе никак!
«Может, и цветы пока лишние? – размышляю, доставая веник с заднего сиденья. – А куда их девать? – морщусь недовольно. И подхватив пакеты, спешу к Лере.
Вчера кроме мониторов я еще скупился по списку, присланному Манучаровым. Его жена очень толково все расписала, разделив все необходимое по частям и добавив ссылки на сайты.
Умная женщина. Но на другой Тимур и не женился бы.
Поэтому я вчера освоил только первую часть «Необходимое в роддоме». Над второй «Для выписки» еще придется поработать. Тут следует все обсудить с Лерой. Она же мама. Ее желание – закон для бедного отца детей.
– Что это? – охает она, принимая цветы. Смешно тушуется. – Зачем, Тимофей Сергеевич?
Утыкается носом в белый цветок и заявляет восторженно.
– Они пахнут! Представляете!
Улыбаюсь и я.
– Для настроения, – замечаю довольно.
Наблюдаю, как Лера ставит цветы в воду. А потом открывает пакеты. Достает виноград и яблоки. И хмурится, когда Надя поспешно влезает в разговор.
– Это можно, Лер. Тима меня вчера спрашивал…
– А почему не меня? – возмущается храбрый кролик. В трикотажном халатике и с хвостиком Лера кажется худенькой девчонкой-школьницей.
«Где там дети помещались?» – размышляю, залипая взглядом на животе.
Внезапно повисает пауза. Лера смотрит на меня внимательно. Надя с усмешкой.
– У меня нет твоего номера телефона, Лерочка, – пожимаю плечами. – Ты так и не соизволила дать.
– Классно как все у вас, – фыркает Надежда. – Двух детей родили, а телефонами так и не обменялись.
И я голову готов ей оторвать за глупые шуточки!
– Так, диктуй, – командую строго. Давлю взглядом, не собираясь терпеть дурацкие разговоры о черном списке.
И вбив одиннадцать цифр, тут же звоню Лере.
– Записывай, – давлю взглядом. И спрашиваю осторожно. – Ты на этот номер мне звонила?
– Нет, – мотает она головой. Смотрит жалобно. Прикусывает губу. – Вы же мне визитку дали…
– Значит, на рабочий, – киваю я, мысленно отвешивая себе хороший пендель. Звонки с той трубки я иногда перенаправляю на секретаря или на Глеба.
– А когда ты мне звонила, Лер? Дату помнишь?
– Конечно, – спохватывается она и, опустив голову, начинает копошиться в допотопном смартфоне неизвестной марки.
А я, надев белый халат и помыв руки, подхожу к люлькам и замираю на месте.
Обалдеть можно от счастья.
Малышки спят, одинаково причмокивая губами. Осторожно трогаю маленькую ладошку. И тотчас же ручка сжимается вокруг моего пальца.
Охаю, чувствуя крепенькое касание.
– Гляди, – восторженно шепчу подошедшей Наде. И тут же ловлю укоризненный взгляд матери моих детей.
Блин! Ну и как теперь быть? Не обращаться к Щербининой при Лере? Бред какой-то!
– Ты дочкам имена придумала, Лерочка?
– Не знаю еще, – пожимает она плечами и добавляет смущенно. – Анечка и Аленка? Вам нравится, Тимофей Сергеевич?
Вот это «Тимофей Сергеевич» бритвой режет по нервам. Чувствую себя барином, забредшим в людскую, чтобы посмотреть на детей от крепостной.
Сумасшествие какое-то, ей богу!
Нужно поговорить с Лерой. Пусть зовет по имени. Это несложно.
– Хорошие имена. Сильные, – киваю довольно. – Ничего против не имею. Если тебе нравятся, давай так и назовем. Что-то я ничего путного придумать не могу, – сознаюсь я, потирая затылок.
