– Ты больше не будешь? – усмехается он, стягивая с меня майку. И уже тянет вниз тренировочные брючки, как в кармане звякает сотовый.
– Может, Надя, – спохватываюсь, лихорадочно вытаскивая телефон из кармана штанов.
– Ну что там могло случится? – рычит Морозов. Подскочив, в два шага оказывается около окна. Строго смотрит во двор.
– Ложная тревога, – откидываю трубку в сторону.
– Сам вижу, – морщится Тимофей и спрашивает с пристрастием. – Кто это?
– Мой одноклассник, – отвечаю не таясь. Морозов кривится недовольно.
– И что ему надо?
– Не знаю, – пожимаю плечами и тут же натыкаюсь на пристальный взгляд мужа. – Мы созваниваемся иногда. У нас родители дружат…
– Кстати, где они, твои родаки? – насуплено интересуется Тимофей. – Почему никто не приехал к тебе? Не помог…
– Так сложилось, – замечаю устало. – Я – нелюбимая дочка. Сестру родители обожают. А я им не нужна. Нет, меня не били, не ругали особенно. Голодом не морили. Но лучший кусочек всегда доставался сестре. Вещи новые мне никогда не покупали. Все донашивала за Ниной. И привыкла даже. Только когда школу окончила, собралась и уехала. Толку объяснять людям, какая я замечательная. Они не замечают меня. А равнодушие тоже бьет страшно. Только мало кто замечает. Синяки на душе не видны посторонним.
– Иди сюда, – басит Тимофей, возвращаясь к дивану. Сгребает меня в охапку. Целует порывисто. – Не знаю, Лер. Не понимаю, как одного ребенка можно любить всем сердцем, а другого не замечать. Это преступление. Самое настоящее. Что там в головах взрослых людей… Мы не станем в этом разбираться. Ты – моя… И девчонок, конечно! Мы тебя любим.
– Да! – вскрикиваю, охватывая шею Морозова руками. Реву, целуя щеки, скулы, подбородок. И даже остановиться не могу, так плющит меня от старых детских обид и от признания Тимофея.
Он любит меня!
Да только ради этого я прошла бы босиком по горящим углям.
– Ну, ну, девочка, – шепчет муж, вытирая слезы с моего лица. – Не реви, слышишь.
– Знаешь, – вздыхаю, вытирая глаза и щеки. – Я всю жизнь старалась быть хорошей. Ждала похвалы от родителей. Ну хоть доброго взгляда. Но нет. Любимой всегда была сестра. Я до сих пор понять не могу. Училась она плохо. Никогда за собой тарелки не помоет…
– А она на кого похожа?
– Копия мамы.
– А ты?
– На папину маму.
– Знаешь, у Вити Торганова есть такая теория. Видимо, выведенная эмпирическим путем. Люди любят тех детей, которые на них похожи.
– Наверное, – пожимаю плечами. – У Виктора Петровича большой опыт. Но я как-то подслушала случайно. Мама говорила с бабушкой. Сестра в детстве сильно болела. И родителям хватало с ней мороки. А потом ей диагноз поставили страшный. И родители решились на второго, т. к. мог понадобиться донор. Но или диагноз оказался неверным. Или сестра переросла… Но в итоге родилась я.
– Какое разочарование! – смеется Тимофей. – А что за врач диагноз поставил? Надо его найти. Хоть флакон подарить… Все-таки благодаря ему моя жена родилась.
– Не знаю, – шепчу, улыбаясь. Переглядываемся словно заговорщики. И неожиданно закатываемся смехом.
Хватаем друг друга за руки. Переплетаем пальцы. И снова целуемся, как жадные подростки.
Ловлю себя на странной мысли. Обычно, я никому не рассказываю об отношениях в моей семье. Боюсь для других стать изгоем. Уже если от нее родители отказались, то остальные – подавно.
Но другое дело Тимофей. Да и молчать нет сил. С каждым словом будто лопается застарелый фурункул. И вся грязь и гной выходят наружу, очищая рану и исцеляя душу.
– Прорвемся, Лерочка, – целует меня в нос Тимофей. – Главное, мы вместе.
– Не сомневаюсь, – утираю слезы. Теперь уже от радости.
– Ну вот. Опять, – укоризненно мотает головой Морозов.
Мотаю головой, стараясь взять себя в руки. И тут же подскакиваю на месте, когда с улицы доносится громкий плач.
– Проснулись наши красавицы, – радостно заявляет муж и почти бегом несется к двери. А я как обычно залипаю взглядом на широкой груди и упругой заднице.
Тимофей прав. Я чуть все не потеряла по собственной наивности и глупости. Но теперь я точно никому не поверю и свое счастье из рук не выпущу.
Вслед за мужем несусь к входной двери. А Тимофей уже выскакивает на расчищенное от снега крыльцо в домашних тапках. Восклицает весело.
– Это кто тут у нас самый голодный? Анечка или Аленка?
51
Уложив дочек спать, мы с женой долго болтаем в постели. То вспоминаем какие-то случаи из жизни, то просто тискаемся. А когда Лера, распластавшись на мне, тихо бормочет «Я люблю тебя, Тима!» чувствую себя самым счастливым бакланом на свете. Это ж надо сколько счастья привалило.
Жена. Дочки.
Чуть не упустил. Но главное, вовремя спохватился. И чтобы там не предсказывала глупая гадалка…
«Погоди, Юнона! Я тебе отомщу!» – думаю, засыпая. Мысленно провожу через дом ненавистной соседки железную дорогу, магистраль Москва-Владивосток и засыпаю довольный.
Но вот Лера откатывается в сторону. Сразу становится холодно и пусто. Спросонья хочу ее поймать и притянуть обратно, но словно по команде распахиваю глаза.
И затыкаю себе рот, чтобы не заорать от восторга.
Вот как работают мои мозги. Целовался с Лерой, разрабатывал план мести Юноне, а проснулся с готовым ответом по Анквисту.
Осторожно поднимаюсь с кровати, дабы не разбудить жену. И усевшись за письменный стол, включаю настольную лампу в виде обнаженной девушки.
«Нужно убрать ее отсюда. Теперь тут не холостяцкая берлога, – размышляю, переводя взгляд на разметавшуюся по кровати Леру.
Сейчас быстренько набросаю основные тезисы защиты и нырну в постель. Осторожно разбужу жену поцелуем…
Выудив из ящика ежедневник, открываю поспешно. Тот час же из него на темную лакированную поверхность выпадает знакомый конвертик с УЗИ.
«Нужно Лере показать! Наша первая реликвия», – думаю я, доставая до боли знакомый снимок. Два плавающих эмбриона. А сейчас вон девицы какие взрослые. Месяц им скоро.
«Надо пойти зарегистрировать, – вздыхаю мысленно и неожиданно цепляюсь взглядом за белую в золотых узорах картонку.
Где-то я видел такую же. Совсем недавно.
На память моментально приходят холеные пальчики с красным маникюром.
Ну конечно! Маргарита!
Как она сказала сегодня «Я все держу под контролем»?
Но откуда?.. Как черт возьми, она умудрилась выйти на Леру? Когда мы встречались в мае, Анквиста еще даже на горизонте не было.
