– И что же это был за крик? Ты убил на ней комара?
Я злюсь, конечно, но вопреки непоколебимой уверенности, что они переспали, смягчаюсь. Сердце хочет верить – а вдруг нет? Может, между ними ничего не было?
– Она имитировала, – вздыхает Глеб. – Я бы не стал после того, что между нами было.
Он меня обнимает, а я ему позволяю. Обхватываю руками его за спину, утыкаюсь лбом в плечо.
– Ты ни слова мне не сказала, – говорит Глеб. – Не поставила ультиматум, чтобы не смел ее трогать.
– А можно?
– Что за глупости? Любая другая еще в лесу мне мозг по чайной ложке выела и потребовала в ту же минуту покончить с отношениями. Пригрозила бы рассказать все ей. А ты смолчала.
– Я не опытна в отношениях, – признаюсь. – У меня их никогда не было.
– Я знаю. Удивился, конечно, молчанке, но зато когда увидел твое перекошенное от злости лицо, понял, что ты все же ревнуешь.
– Ревную, – киваю. – Не смей ее трогать, понял? Иначе я утоплю ее в этой же реке!
Глеб смеется, а я смотрю на него, насупившись. Пусть даже не думает о ком-то другом!
– Потерпишь пару дней, когда все уедут, – бурчу.
– А если нет? – ехидно уточняет. – Если не хочу терпеть?
Глава 25
– Аля, подъем! – слышу недовольное совсем рядом.
Я распахиваю глаза и натыкаюсь на движущийся потолок палатки.
– Алина! – голос брата заставляет меня сесть. – Ты встала, нет? Уже все проснулись давно, только ты дрыхнешь.
Я улыбаюсь. Вчера мы с Глебом около получаса провели вместе. Говорили и целовались. Он крепко обнимал и прижимал меня к себе, а я не могла им надышаться. Пока все спали, мы подарили себе время наедине друг с другом. В свете утра кажется, что мне это приснилось, но мое тело слишком хорошо помнит его ласки, а губы все еще саднит от многочисленных поцелуев.
– Иду! – кричу брату и дергаю внутреннюю застежку палатки вниз.
– Наконец-то, – недовольно бурчит Боря. – Ты время видела?
– Мы на отдых приехали, разве нет?
Я быстро вылезаю из палатки и расчесываю волосы, чтобы привести их в порядок. После сна они растрепались в разные стороны, и я выгляжу как домовенок из мультика.
– Ты дрыхла и все пропустила. Глеб уже два раза на скалу забрался, прикинь? Без страховки! – восторженно говорит брат.
Мои руки зависают в воздухе, волосы каскадом опадают к плечам.
– В смысле – без страховки?
– В прямом, идем, посмотришь, он готовится забраться в третий раз.
Я иду за Борей на негнущихся ногах. Я не видела эти скалы вблизи, но издалека они кажутся мне неприступными. Я могу представить себе скалолазание со страховкой, когда ты точно знаешь, что не разобьешься, но без…
По пути к скалам мне кажется, что Боря просто пошутил, чтобы побыстрее меня расшевелить, но стоит мне дойти, как я вижу Глеба на высоте нескольких метров. Но хуже то, что на нем действительно нет канатов страховки. Внизу все радостно хлопают в ладоши, Лера восторженно что-то ему кричит, а меня словно оглушает. Я вижу его там, высоко, и не могу даже пошевелиться.
Восторженный голос Бори, да и остальных меня раздражает, потому что Глеб сейчас очень высоко и любое неосторожное движение может оказаться фатальным. Самое ужасное, что я никак не могу повлиять на происходящее. Ничего не изменит того, что он на середине пути и ему нужно добраться до вершины. Потом он спуститься и…
– Вот он, конечно, крутой, – пищит рядом Юлька. – Без страховки. Мой Тоха ссыт, но он и не умеет вот так…
Мне хочется попросить ее заткнуться. Меня будто вернули в глубокое детство. Так как мы жили в небольшой деревушке, то и развлечения у нас были активными. Ни телевизоров, ни телефонов у родителей не было. Я развлекалась, как и остальные. Летом мы играли в песочнице, бегали друг за другом и катались на велосипедах, а зимой ходили на каток.
Безопасного катка у нас в деревне не было. Был тот, который подарила природа. Впервые мы пришли туда, когда мне было восемь. Мама узнала спустя два месяца, жутко меня ругала и говорила, что я совсем безответственная и не ценю свою жизнь. Тогда я поняла, что каток на речке опасен, я могу провалиться в ледяную воду и утонуть. И несмотря на это, я все равно продолжала ходить. Знала, что могу упасть под воду, но шла снова и снова, заставляя маму нервничать.
Я была маленькой и глупой. Не понимала, что своими поступками расстраиваю родителей. Каждый день моя мама жила, словно на пороховой бочке, не зная, вернусь ли я домой. Я бы с радостью сказала, что перестала ходить, потому что повзрослела и мне стало жаль родных, но это случилось лишь тогда, когда в один из таких походов под воду провалился наш друг.
Мы были детьми и совсем не ожидали, что это произойдет. Лед был тонким, а Павлик достаточно крупным мальчиком. На помощь мы позвали сразу, но сами ничего сделать не могли. Я до сих пор помню, как тряслась, глядя на попытки взрослых спасти друга. Пашку достали с обморожениями, доставили в больницу, а я не могла нормально спать и просыпалась по ночам от кошмаров. Я каждый день обещала себе, что больше никогда не пойду на такой каток и ни разу не подвергну свою жизнь опасности. А еще я переживала за друга. Пока он лежал в больнице, я каждый раз спрашивала маму, как он себя чувствует.
Сейчас я испытываю что-то похожее, но чувства усиливаются во много раз. Пашка был просто другом, а Глеб… он совсем другое. Каждый раз, когда он переставляет ногу выше и подтягивает тело, мое сердце делает удар и замирает. Я наблюдаю за каждым его движением. За тем, как он опускает руку в мешочек с магнезией, как нащупывает новый выступ для ноги и как цепляется руками за скалу.
Его тело плотно прижимается к идеально ровной поверхности камня, а мои ноги словно вросли в пол. Я не могу пошевелиться и даже зажмуриться не в состоянии, хотя очень хочется. Я словно проживаю момент десятилетней давности снова и снова. Стою, не в силах что-то предпринять.
В детстве я каждый день ждала хороших вестей о состоянии друга, а сейчас жду, когда Глеб доберется до вершины. Только тогда мое сердце уймется, и я пойму, что волноваться больше не о чем. Правда, я никак не могу не думать о том, что спустя две недели после падения Паши под воду, мы пошли на его похороны. Он умер от сильного воспаления легких. Две недели ожидания превратились в шок, а затем и боль.
Что, если с очередным поднятием Глеб сорвется вниз? Он ведь разобьется, да? Внизу нет никаких смягчающих матов, ничего, камни, кусты и трава в некоторых местах.
– Круто, да? – говорит Боря, толкая меня в плечо. – Никто из нас так не смог бы.
– И что крутого? – наконец, выдавливаю из себя.
Мой голос осип и не слушается, а руки сжаты в кулаки до такой степени, что ногти врезаются в кожу ладоней. Так мне легче пережить картину, открывшуюся моему взору.
