Но было уже слишком поздно.
Переполненные потоки оказались абсолютно неуправляемыми.
Нынешних магов никто не учит контролировать уровень силы самостоятельно — зачем, если есть браслет?
Хотя, конечно, всем нам рассказывают о случаях, пусть редких, но иногда бывает, что в ситуации сильнейшего стресса браслет может не справиться, и тогда необходимо прибегнуть к специальному алгоритму.
Алгоритм. Да. Первое — контроль дыхания.
Вдохнуть. И с моим вдохом раздувается потрескивающее облако магии вокруг меня, и от этого встают дыбом волосы и с них с шелестом осыпаются осколки.
Выдохнуть.
Очередной выстрел снова заставляет вздрогнуть. И выдох получается дерганым, неровным. Я сбиваюсь с мысли, слыша мужской вскрик. И панический испуг захлестывает разум, заставляя полностью забыть любые алгоритмы.
Я могу только всхлипывая стащить браслет, от которого кожа уже покрылась волдырями, а никакого толка все равно нет, и… отпустить.
Просто отпустить. Потому что внутри рождается понимание: если я не отпущу сейчас, потом будет поздно.
И все, на что хватило моих знаний, моей тренировки, это направить силу туда, откуда летели пули.
Ударная волна чистой магии с грохотом обрушилась на улицу, отшвыривая мобили, выворачивая из земли деревья, ударяясь о магические щиты, сбивая с ног тех, у кого они были недостаточно сильными.
И я в эпицентре — полностью опустошенная. И полностью открытая. Как и все, в радиусе нескольких десятков футов передо мной.
Пуля вошла в неизвестно откуда взявшийся щит, как в очень густое желе и не отлетела, а зависла в нем перед самым моим носом.
— Лив! В укрытие! — рявкнул кто-то откуда-то.
Я машинально обернулась на голос и увидела, как другая пуля, светящимся алым росчерком врезается такой же «желейный щит», закрывающий Тони.
Врезается, замедляется… и не останавливаясь, ударяет в живот с короткой вспышкой.
Я закричала, а следом меня почти сразу сбило с ног воздушной волной, роняя на мостовую и припорошив сверху то ли песком, то ли пеплом.
Я ударилась головой и, кажется, на мгновение снова потеряла сознание.
А может быть и не на мгновение.
Может быть на дольше.
Но когда я открыла глаза, то первое, что я поняла — сквозь звон в ушах больше не слышно стрельбы.
Слышно панические крики, слышно отдаленный звон тревожного полицейского колокола, слышно какой-то нарастающий гул.
Тони.
Я подскочила и чуть не упала снова, привалилась к тому самому столбу, о который ударилась, обшарила взглядом окружающее пространство, выглядящее так, будто здесь была не перестрелка, а зона ожесточенных боевых действий…
Когда я рухнула на колени рядом с ним, Тони поднял на меня глаза, и его губы искривило что-то похожее на вымученную улыбку. Из уголка стекла струйка крови.
— Приподними его, уложи на себя, в положение полусидя.
Голос Брайана, руки которого были по локоть в крови, звучал хрипло.
— Говори с ним. А ты — с ней. Не отключайся, ясно? Оливия!
Повторный окрик заставил меня, вздрогнув оторвать взгляд от окровавленных тряпок, которыми Брайан зажимал рану — не только тряпки, все вокруг было в крови, ее, казалось, было так много, что непонятно, как вообще еще хоть что-то оставалось внутри.
Я сглотнула вязкий ком в горле и дала себе мысленную пощечину.
Приди в себя, дура, сейчас самый не подходящий момент для того, чтобы включать обморочную даму.
Он был тяжелый. У меня кружилась голова и перед глазами плыло, но я, кое-как просунув руки Тони под спину, смогла приподнять его, подпереть поясницу коленом, и обнять-прижать в том положении, в котором приказал Брайан.
Сдавленный стон боли, сорвавшийся с побелевших губ, едва не вывернул мне всю душу наизнанку.
Я зажмурилась и прижала тяжелую голову к своей груди, зарываясь пальцами в растрепанные светлые волосы. Ком вернулся в горло, теперь не тошнотой, а рыданиями, но я снова с трудом протолкнула его обратно и вспомнила о другом указании.
— Прости меня, — голос звучал каким-то чужим. — Прости меня, пожалуйста…
— За… что?.. — кажется, каждый звук давался ему с трудом. Тони тяжело, рвано дышал и вцепился вцепился в мою руку так, будто хотел сломать ее одним лишь напряжением мышц.
— У меня не получилось сидеть и не высовываться.
— У тебя… никогда… не… полу… получалось…
Он закашлялся, а я, глотая градом текущие по щекам слезы, попыталась вытереть кровь с его губ. Господи, где все? Где целители? С начала пальбы прошла вечность! А звуки колокола я слышала миллиард лет назад! Где они? Где их носит? Он же сейчас…
Говори, ну же! Тебе приказано с ним говорить! Ну же, Оливия, в конце-то концов! Очнись уже!
Слова не находились.
— Не смей умирать, слышишь? — прошептала я вслух то, что билось паникой в голове. — Не смей.
В этот момент держать Тони стало как будто бы легче, и чья-то рука опустилась мне на плечо и слегка встряхнула.
— Отпустите его, мэм.
— Нет! — я вцепилась в тяжелое тело еще сильнее и повторила: — Нет!
Мне было приказано держать и говорить.
— Это целители, Лив, — голос Брайана выдернул из паники. — С Тони все будет хорошо, но ему надо в больницу.
— Оп… тимист… — теперь голос Энтони звучал не натужно, а как-то развязно. — Она… со мной…
Сжимающие мое запястье стальной хваткой пальцы и не подумали разжаться, даже когда тело переложили на носилки.
Нас запихнули в тесный целительский фургон, и где-то в стороне врачи переговаривались, обменивались сухими тревожными фразами, но это уже все проходило мимо меня. Я смотрела, как голова Тони мотается на неровностях дороги, и внутри все сжималось фантомной невыносимой болью всякий раз, когда его лицо искажала гримаса.
И я что-то говорила — теперь уже вообще не думая, я не слышала собственных слов, я понятия не имела, о чем думала моя голова. Потому что Энтони уже не отвечал, даже когда я требовала ответа. Он только смотрел неотрывно тяжелеющим взглядом, медленно уплывая куда-то, куда я категорически не готова была его отпускать!
— Давай, давай, девочка. Держи его.
— Тони. Тони, пожалуйста, посмотри на меня. Ты должен смотреть на меня, когда я тебе это скажу. Ты можешь быть сотню раз мерзавцем, но ты не имеешь никакого права игнорировать меня в такой момент. Я…
Серый взгляд окончательно закатился, голова безвольно опрокинулась на бок, а моя рука, больше никем не удерживаемая, рухнула мне на колени.
— Оливия?
