– Никто никого есть не будет, – как можно решительнее заявила она, хоть сердце заходилось от страха. Кинься на нее сейчас болотный нечисть, никакое ожерелье не спасет. – И людям тоже на глаза не попадайтесь. Мы идем ребенка возвращать, а не трапезничать.
Младенец подтвердил ее слова внезапным заливистым ревом. Оскал бункушника из довольного превратился в угрожающий, слова Ярины на него никакого воздействия не оказали.
– Я делаю это не для маленькой ворожейки, – проскрипел он. – Мои сестры любят детеныша. Но если человечье мясо решит обидеть его, то у нас будет много красивых плащей.
– Если люди попытаются обидеть ребенка, мы просто уйдем, – Ярина понятия не имела, как справиться с бункушником. Помощи ждать было неоткуда. – Никаких плащей и-и штанов тоже. Своего они не тронут, а вот вас очень даже могут.
- Ворожейка глупая и плохо знает людей. Люди не знают привязанности, они думают только о выгоде. Они злые и жадные.
Можно до скончания веков оправдываться и спорить, да все без толку.
– Может быть, – с нажимом ответила Ярина. – Но это не значит, что их можно есть.
Из горла нежитя вырвалось клокочущее сипение – сразу и не догадаешься, что он смеялся.
– Ворожейка маленькая, – повторил он. – Мы посмотрим.
Хвала богам, на краю леса кикиморы с бункушником все же отстали, пропуская волков вперед. Ярина думала, что переговоры будет вести одна, но домовой пятками сжал бока седого волка, и тот послушно потрусил вперед. Череп даже не подумал притушить огонь в глазницах.
Встречали они всем селом: мужчины, женщины, старики. Тоже собрались как на войну: кто цепом вооружился, кто вилами. Позади темным пятном маячила закутанная в плащ фигура – колдун все же явился.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Ярина едва не отпрянула, сдержавшись в последний миг. Радушный прием, ничего не скажешь! Не хватало лишь весело потрескивающего костерка, а то можно было бы назвать его горячим. Молчаливые угрюмые селяне напоминали стаю голодных упырей, по сравнению с ними и бункушник милым дедушкой покажется. Идти дальше было страшно, но младенец на руках завозился, безмятежно улыбаясь. Какие уж тут сомнения?
Возглавляла толпу дородная тетка скандальной внешности, чуть поодаль стоял высоченный плечистый мужчина с обветренным лицом. Единственный, кто не прихватил с собой оружие. Не из человеколюбия, просто лапищи у него были такими, что он мог бы на медведей без ножа ходить. Яркая буйная шевелюра цвета осенних листьев сразу позволяла распознать чужака – местные стриглись коротко. Две косицы змеились от висков, в них серебряными нитями тускнела седина. Взгляд водянисто-серых глаз обвинял, прожигая насквозь. Одежда без вычурности, но богатая: за пряжку с крупными огонь-камнями в глазах серебряных волков разбойники выстраивались бы в очередь, окажись она на купце порыхлее. На такую можно год безбедно семью кормить, а то и всю деревню. Из собравшихся на поляне только этот мужчина мог подарить жене дорогущий платок.
Ярина сильней прижала к себе шевелящийся сверток и заговорила:
– Ты Ивар?
– Возможно, – зычным голосом отозвался тот. Брови сошлись на переносице, на нее взгляда не поднял, уставившись на ребенка. – Но я тебя не знаю, женщина из леса. В моих краях даже ведьмы варгамор
[7] называют себя, прежде чем вести беседу.
Ярина набрала в грудь воздуха, стараясь ответить так, чтобы голос не дрожал:
– Мое имя Ярина, я... здешняя лешачка.
Толпа ощетинилась, угрожающе двинулась вперед, вздыбили загривки волки, скалясь. Торопию пришлось стискивать бока седого пятками, чтобы унялся.
– Ведьма поганая, – послышался гул. Их не пугали ни лесные звери, ни череп, злобно сверкающий глазницами. Зато стоило мужчине поднять руку в воздух, жаждущие расправы замерли.
– Я Ивар, сын Хельмуда. Купец. Зачем звала?
На его лице не проступило ни капли удивления. Он прекрасно знал причину и все смотрел на младенца. Какая нелегкая понесла человека, рожденного быть воином, торговать по дальним весям? Но купец так купец. Тянуть глупо! Торопий молча протянул платок, который она отдала Ивару.
Огромная лапища перехватила тонкую шерсть, пальцы едва уловимо дрогнули, но лицо осталось таким же суровым. Мужчина не сказал ни слова, поэтому Ярине пришлось говорить самой.
– Она выехала из Чернушек утром два дня назад, после бури. Не знаю, что случилось, но лошадь понесла и угодила в болота, потащив за собой телегу. Та перевернулась, придавила госпожу Милаву и… Она погибла. Зато ребенок выжил. Его спасли и принесли ко мне местные кикиморы…
Ивар подался вперед, Ярина уже хотела протянуть ему сына, но стоявшая рядом тетка, кинулась на нее, размахивая кулаками.
– Навье семя! – завопила она, брызгая слюной. – Подменыша нам подсунуть хочет! Дочь мою сгубила, теперь и за нас принялась!
Она коршуном нависла над Яриной, вопрос Ивара заставил ее поутихнуть, но и только.
– Подменыша?
– Ты чужой, ничего про здешнюю нечисть не знаешь. Они душу у дитёв высасывают, навьим холодом заменяют. И растет подменыш похожим на человека, губит всех, кто рядом, потому как силой он людской питается.
Селянские байки! Мать сколько раз твердила, что поселить в теле человека другое существо не могут даже сильнейшие чародеи, этот секрет давно сгинул. Но люди охотнее поверят всякой жути. Ведь чужая девчонка, которую еще пару седмиц назад загоняли как добычу, не может просто так спасти младенца.
Пока Ивар переводил взгляд с тещи на сына, деревенские подбирались ближе.
– Кончить их, и всего делов.
– Ишь, удумала, людей губить.
Горло перехватило. Страх скручивал в узел, накрывал удушливой пеленой, заставляя подчиниться. Броситься наутек. Они могли бы вернуться в лес, но Ярина не знала, сколько сможет удерживать барьер. Хватит ли сил? А ведь оставались еще и обитатели Хохлатки. Нет, бежать некуда. Она в ответе за тех, кого взялась защищать. И страх отступил, оставляя лишь сорванное дыхание и непонятное чувство, которое Ярина сразу не опознала. Предвкушение и готовность драться! Наследие отца. С таким чувством Сивер бился на кулаках, Нежка таскала за волосы обидчиков, даже Рагдай выходил в одиночку против сельских мальчишек. Кто бы мог подумать, что в ней это тоже есть.
Выход пришел сам – невероятный, безумный – Ярина даже улыбнулась. Ближайшая девица, увешанная бусами, решив, что над ней глумятся, яростно зашипела. Но теперь это не напугало, только разозлило. Как же нужно упорствовать в своей злобе, чтобы приговорить к смерти ребенка!
