Тильмар вернулся быстро, запыхавшись, словно бежал от ворот обратно. Обвел тревожным взглядом горницу и растянул губы в улыбке:
– Красивые у тебя подружки, птичка. Загляденье просто. Жаль, старшая серьезная такая, даже не улыбнулась.
– Смотри, чтобы твоя супруга за эти слова из них уху не сварила, – буркнул Гор и натянул подушку на голову, давая понять, что все разговоры окончены.
– И правда, – Тильмар простодушно развел руками. – Если задержимся, в уху превратят нас с тобой. Я ведь толком ничего не объяснил, сорвался в дорогу. Иди спать, птичка. Завтра рано выезжаем. Дед твой сказал, что у вас с Ормом все собрано. Но ты проверь, мало ли.
Ее ненавязчиво выставляли. Ярина снова покосилась на замершего Гора и выдавила:
– Доброй ночи.
Пора идти, а то как бы не задохнулся, так в подушку лицом вжаться.
Ночью она не сомкнула глаз: и слез больше не было, и додуматься до чего-то путного не выходило. Дедушка не отзывался, как она ни звала. Он тревожился все сильнее, но не пришел поговорить напоследок.
Ярина вертелась в мягкой постели, поглядывая то в окно, то на колыбельку Орма. Уезжать отчаянно не хотелось.
К чему такая спешка, ведь все закончилось!
Едва за окном порозовело небо, в дверь постучали.
– Вставай, птичка, – позевывая, позвал Тильмар. – Пора.
Собирались они быстро. Сундук с вещами бывшей хозяйки избы Ярина брать отказалась, а ларец с украшениями Гор не пожелал отдать. Так что весь ее скарб – дорожный мешок со свежесваренными зельями и парой перешитых дедушкой платьев, можно было в руках спокойно нести.
На ней самой тоже были обновки. Ни единой нитки из того, в чем она постучалась в ворота почти две луны назад, не осталось. Штаны и тунику дедушка пошил по арсейской моде из мягкой крашеной шерсти. Нижняя рубашка на ней была теперь не из грубого полотна, а шелковая.
– Еще бы кружевной воротник, вылитая была б чародейка, – улыбнулся домовик. – Точно не хочешь? А то достану из сундука-то.
Ярина покачала головой: ее не радовали обновки. И брать что-то у погибшей Илеи не хотелось.
– Дедушка, может, поедешь все-таки со мной? – попросила она, перекладывая весело гулящего Орма в корзинку. Младенцу тоже нашили рубашонок, чтобы можно было переменить в дороге.
– Прости, девонька, – Торопий с грустной улыбкой поправил малышу пеленки и вручил ту самую погремушку из птичьих черепов, которую когда-то принесли кикиморы. – Сперва здесь дела доделать надо. Ты не серчай на меня, дурака старого, ежели что.
Ярина присела и крепко обняла его, смаргивая слезы.
– Я все равно ждать тебя буду, – шепнула она. – Приезжай.
– Дитё ты еще совсем, – голос дедушки дрогнул. – Не поминай лихом. И не кручинься, за охламоном этим я пригляжу. Подлечу…
– Я зелья оставила.
– Знаю уж. Разберемся, ты, главное, нос держи повыше. Балбес вихрастый тебе хорошей защитой в пути будет.
– Где вы там! – донеслось со двора.
– Пора, – домовик со вздохом отстранился и понес корзинку с Ормом.
Ярина провела ладонью по столу. Все казалось обжитым, почти родным. На столе стояли тарелки с мелкими яркими листиками по ободу. Она сама их рисовала: вышло кривенько, но дедушка так гордился ей. С печки свешивался край рушника с едва намеченным узором. Только-только цвета правильные нашла, а потом все закрутилось, и не успела закончить.
Здесь она была счастлива, могла изменить что-то, помочь. Не все получалось, но никто не корил ее за это. Она сама решала за себя. Никогда такого не было, да и уже не будет, наверно. Хотя, разве решения обернулись к добру?
Не умеешь – не берись. Это часто твердила Нежка, когда была не в духе. Не стоило и пробовать. Ничего у нее не вышло.
– Ярина!
Она покинула дом, не оглядываясь, жадно глотнула сладкий утренний воздух, лишь бы не думать ни о чем. Слишком велико было желание остаться.
Ее уже ждали. Оседланный гнедой жеребец то и дело дергал головой, пофыркивая. Зато пегая кобылка, впряженная в телегу, уныло шлепала копытом по земле. Телега поскрипывала, разноцветные обереги, которыми щедро были увешаны борта, отзывались мелодичным перезвоном. Не хватало только лент – вышла бы точь-в-точь повозка детей дороги.
Гор сухо кивнул ей и скривился, когда Тильмар бодро хлопнул его по плечу. Нежкин супруг был, как всегда, беззаботным, но за привычным весельем пряталась тревога. Дедушка тоже улыбался, но Ярина ясно чуяла страх.
– Я все сделаю, – сказал Тильмар тихо, но она услышала. – Но если…
– Нет, – Гор уставился на ветки деревьев за частоколом, – все нормально. Справлюсь. Увидишь Шанту, передай, что она была права.
– Сам ей скажешь, – голос Тильмара зазвенел громче обычного. Ярине снова захотелось немедленно спрыгнуть с телеги и остаться. Почему они уезжают так поспешно? Почему чародеи обращают на нее внимание не больше, чем на тех же лошадей?
– Скажу-скажу. Езжайте.
Гор встал рядом, смотрел он куда угодно, только не на нее, но когда Ярина потянулась, чтобы ухватить его за рукав, быстро шагнул назад, пошатнувшись.
Тильмар отворил ворота и резво вскочил на гнедого. На крыльце старательно вытирал глаза рукавом дедушка, а она не могла отвести взгляда от Гора.
– Ты ничего не скажешь?
Они ведь прощаются навсегда. А она сидит тут… как колода!
– Тихой дороги, – спокойно отозвался Гор.
Телега со скрипом тронулась, и Ярина последним отчаянным рывком все-таки ухватила его за рубашку, дернула на себя. Затрещали, расходясь нитки, заплакал потревоженный Орм, чью корзинку она случайно задела ногой.
Все звуки смешались и исчезли, только бешеный стук сердца ревом отдавался в ушах, когда Гор наконец взглянул на нее. Не безразлично, как последние дни, а с теплом и грустью, как тогда, в подземелье.
Ледяные пальцы скользнули по щеке, но прежде чем она подалась вперед, он растерянно моргнул. Миг, что объединял их, ушел безвозвратно. Гор вырвался и побрел в дом, не оглядываясь. Громко хлопнула дверь.
А Ярина так и сидела с протянутой рукой, не в силах шевельнуться, смотрела, как удаляется частокол, пока перед глазами не поплыло.
Только когда избушка скрылась за деревьями, она прижала к себе Орма, украдкой вытирая текущие по лицу слезы.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Успокоиться удалось не сразу. Орм давно затих, мирно посапывая, а Ярина все боролась со слезами. Хорошо Тильмар ехал впереди, если он и смотрел на неё, то лица не видел.
