— А что такого?! Моя мама была старше и нравилась мужчинам! Имеет право!
— Да? С ребёнком?!
— Фу-у-у, Ветер!!! — закричала я. — Ты что говоришь?!
— Говорю, что женщина с ребёнком пусть лучше остаётся вдовой, — высказался он, всем видом показывая, что мнение менять не будет.
— А если бы я была с ребёнком, ты бы не полюбил меня?! — растерянно спросила я.
Если честно не поняла такой позиции. Вот сейчас останься я вдовой… Как страшно. Но в целом я не против того, что женщины с детьми устраивают свою личную жизнь.
— Никогда не сравнивай себя со шлюхами!
— Почему Оля шлюха?! И это ты о человеке, который тебя поддерживал и кормил!
— Да! Которая меня постоянно подставляла и лезла мне в штаны!
Он ослаб, уставился в пол.
Молчание.
Ветров пошёл в санузел, я за ним.
— Что случилось, Илюша? — догнала его и положила руки на спину. — Почему ты так разозлился?
— Ты из-за неё сгорела, — прошептал он, решил признаться в сердечных муках. — Оля виновата во всём. Я старался, Мышонок, но простить её невозможно.
— Илья! — я стала поворачивать его к себе лицом, не давая скрыться за дверью. Он такой большой, но поддался мне. Посмотрел на меня почерневшими глазами, красивыми, блестящими, словно собирался заплакать. — Оля не виновата! Илья она ни при чём! Я бы в любом случае вошла бы в горящий барак, даже если б Оля прихватила Лёшу с собой, если бы она не забыла его. Я шла к тебе! Думала, что ты в своей комнате, что никто не разбудил, и ты погибнешь! Я не знала, что ты на работе! Когда забежала на второй этаж, в любом случае было уже поздно! Зачем ты злишься на неё так долго? Зачем не можешь простить?! — я заплакала, ударила его в грудь кулаком, но удар такой слабый, что Ветер даже не покачнулся. — Разве ты разучился рассуждать?! Разве ты не понял, что я сгорела не просто так! Ты бы ничего не смог сделать против Измайлова Олега. Он бы забрал меня в ту же ночь! Я бы умерла от его рук в адских муках! Лучше мне было сгореть и пережить это, чем погибнуть без права на жизнь. У меня сейчас всё хорошо! Я счастлива…
Я захлебнулась слезами и рыданиями, и он тоже плакал, видела это через пелену. Обнял меня к себе крепко-крепко, дышал отрывисто. Спрятал в своих руках, и целовал макушку.
— Пошли, Мышонок, пошли быстрее, — Илья неожиданно потянул меня обратно в прихожую.
— Куда? — хныкала я.
— В церковь.
— Зачем? Не воскресенье.
— Мне срочно надо, пока не растерял…
*****
Религиозная часть главы, кто не любит, можете пропустить.
— Не бывает одинаковым рассвет,
Ты не слышишь, ты не знаешь слово «нет».
Я тебе кидаю грозно пару фраз,
Но в твоём мозгу я вечно пидорас.
Рассыпается осколками любовь,
Но ты, сука, продолжаешь сосать кровь… Вот здесь банальное рифмоплётство: кровь-любовь-вновь, — тихо добавила я после того, как спела кусок песни. — Я Илье говорила, чтобы поднять хип-хопера этого мало, нужно красивее плести предложения. Ну, мы решили пока не отправлять. Вы как думаете?
— Материться нельзя, — вздохнул священник.
Это моя первая в жизни исповедь, поэтому Илья всех на уши поставил и пригласили для меня персонально именно это старичка. Надеялась не потому, что я особенная.
Я нормальная.
Не отдал меня другому священику. Дедушке очень много лет, у него даже не седые волосы, а белоснежные. Борода по грудь, брови густые. Ростом с меня и для мужчины очень худ и тонок. Даже не смотрел на меня, а только слушал, хмурился, думал и кивал. Опытный старец. Илья, конечно, вслух не сказал, что я больная, но что-то там нашептал этому батюшке. Я на всякий случай обиделась. С этого и началась моя исповедь, я спросила, что там мой муж про меня наплёл.
Я не думала, что исповедуются так. Батюшка сказал, что я не готова, поэтому мы просто разговаривали. В основном зале шла служба, пели непонятные молитвы. А мы стояли в уголке скрытым от глаз и над нами горели огоньки в разноцветных лампадах, создавая праздничную атмосферу.
Мы уже разобрали, что такое гордость и гордыня. Мне всё популярно объяснили, и я расстроилась. Я не знала, что хожу с Ильёй в церковь, которая такие вещи навязывает людям.
— Запрещено материться, запрещено грусть, запрещено гордиться. Обязана поститься, воздерживаться, но при этом веселиться. Отчего веселиться, если ничего нельзя? — даже не заметила, что читала рэп.
— От того веселой быть, что не осквернила себя, — тихо сказал священник.
— Чем же я себя осквернила, ну, кроме мата, к тому же он не мой, а Ильи, но я себя не оправдываю… В общем да, я материлась, — разглядывала потолок, на котором сохранилась древняя красивая роспись.
— Запреты очень нужны человеку, чтобы не развязался и не превратился в животное, — тихо и умиротворённо говорил священник. — Люди не могут жить без греха. Преступают законы. Так пусть законы будут строгими, чтобы в людях играла совесть, и они старались держать себя на плаву, очищались и сторонились зла. Совесть – часть Бога в человеке, совестливый человек – божий человек.
— Но как же зарабатывать? Мы что же в нищие должны жить? — удивлённо уставилась на него.
Нет без претензии, возможно, дедушка понимал это. Илья просто очень серьёзно относился к церкви. И я боялась, что Ветрову скажут в лес уйти, он и уйдёт. Поэтому очень ждала ответа, выпучила глаза и уставилась на священника, и он почти за всё время впервые на меня посмотрел. Глаза у него голубые, как небо ясное.
— Илья хорошо поёт и сочиняет музыку, играет на инструментах. Он может спокойно избежать матов и разврата, и вам троим денег хватит, — он вроде улыбнулся и опять опустил глаза.
— А вдруг не хватит? — не отставала я. — Разве плохо жить хорошо?
— Хорошо живёт тот, у кого совесть чиста, а что такое совесть поняла ли?
— Часть Бога во мне, — с готовностью выпалила я.
— Замараешь совесть, совсем Бога потеряешь, — предупредил старец.
— И что? Многие так живут.
— И с многими такими людьми общаться хочется? Кто ворует, матерится и развратничает? Хочешь ли ты такого мужа, который к другой тайно ходит, врёт, через каждое слово мат, а то и руку поднимет.
— Нет, — испугалась я.
— Ты хочешь хорошего мужа, чтобы любил, берёг, заботился, чтобы сильный духом был, а таким может быть только тот, у кого совесть есть. Не матерись и ему запрещай. Живи в достатке, но без излишеств. Излишества развращают душу. Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божье.
Я посмотрела на ладонь и представила иголку. А потом верблюда.
