— Нам эта публика не нужна, — ответил отец. — Главное, чтобы у них не было к нам доступа.
— Уголовных хорошо охраняют, — сказал он. — На вышках есть даже пулемёты. Душегубам неплохо живётся, и попыток побега нет, хотя им, в отличие от рабочих, не обещали освобождения.
— А рабочих освободите? — спросил отец.
— А как же иначе? — удивился цензор. — Производственные секреты знают единицы, и они будут с нами работать уже свободными, а остальные получат заработанные деньги и смогут очень неплохо устроиться. Конечно, это только после победы.
— А если её не будет? — глядя ему в глаза, спросил я.
— Это вряд ли, — ответил он, — но и при таком финале вас освободят и дадут возможность уехать. Не будет необходимости всё здесь зачищать, поэтому вам даже помогут, насколько это в наших силах. С режимом ясно? Тогда поговорим о вашей работе. Давайте начнём с вас, Сергей Александрович. Не обиделись, что я обратился без титула? У нас их используют только в общении с теми, кому претит простое обращение. Таких немного, но они есть.
— Сын уже говорил, — сказал отец. — Не имею ничего против. Так что вы для меня придумали?
— Вы специалист в российском законодательстве, им и займётесь. Оцените наши законы и предложите свои правки, в соответствии с пожеланиями заказчика. Вы у нас такой не один, поэтому можете писать что вздумается. Потом ваши предложения рассмотрит специальная комиссия. Понятно, что это только после выздоровления. Теперь с вами, Алексей Сергеевич. С завтрашнего дня вы выходите на работу. Вы ходили по территории?
— Вчера прошёлся, — ответил я. — В парке не сидел и по всем улицам не ходил, но общее представление получил.
— А вам больше ничего и не нужно. Возле парка стоят два четырёхэтажных дома. В левом нижний этаж отдан под столовую, а на верхних работают наши учёные. В правом доме, на первом этаже, располагается гимназия. Детей у нас немного, поэтому мы не стали вводить раздельного обучения, классы и без того небольшие. Верхние этажи занимают инженеры и те, кто им помогает. Поднимитесь на третий этаж в одиннадцатый кабинет к старшему инженеру Владимиру Петровичу Фролову, а дальше будете делать то, что он скажет.
— Я тут уже кое с кем познакомился, — сказал я. — Естественно, начал расспрашивать. Мне сказали, что из-за режима здесь сквозь пальцы смотрят на многие секреты. Мол, всё равно никому ничего передать нельзя…
— Это не совсем так, — возразил он. — Поймите нас правильно. В этом городке живут не чьи-то шпионы, от которых мы оберегаем секреты. Большинство жителей с ними работает. Они не просто нанятые специалисты высокой квалификации, а наши сторонники и единомышленники. Наши проекты для многих — дело жизни. Конечно, изоляция напрягает, но все понимают, что это вынужденная мера. Поэтому я не столько выискиваю что-то злонамеренное, сколько смотрю, чтобы случайно не проскочило что-то для нас опасное, на что писавший просто не обратил внимания. Ищу и скрытые вложения, но больше потому, что так положено. Но это не значит, что любой из вас должен знать все секреты проекта. Знают то, что нужно для работы. Если кто-нибудь проговорится, или просто услышите разговор, не предназначенный для ваших ушей, вас за это никто не накажет, но такое не поощряется. Что вам можно знать, решат те, с кем будете работать. Им и задавайте свои вопросы. Если ко мне больше ничего нет, я, пожалуй, пойду. Только сначала один вопрос: вы привезли какое-нибудь оружие?
— У нас два пистолета, револьвер и сотни две патронов, — ответил я.
— Целый арсенал, — удивился он. — Вообще-то, ввоз оружия на территорию запрещён, и его изымают раньше. Вам почему-то сделали послабление, и я буду говорить об этом с Кулагиным. А сейчас соберите стволы и боеприпасы в какую-нибудь сумку и принесите мне. Сумку я потом верну.
Я собрал оружие и проводил цензора до калитки. Он ушёл, приветливо кивнув возвращающимся женщинам. Проводил я трёх дам, а встретил четырёх. Парикмахершей оказалась невысокая стройная женщина лет сорока, которую можно было бы назвать миловидной, если бы не чересчур длинный нос. Я поздоровался, пропустил женщин в дом и вошёл сам. Мама с гостьей пошла к отцу, а мы заняли гостиную.
— Кто это от нас вышел? — спросила Вера.
— Здешний цензор, — ответил я. — Рассказал о режиме и нашей работе и забрал оружие. Тебе, кстати, надо написать отцу. Он может ответить и даже прислать посылку, а нам разрешены только письма.
— Это мы уже знаем, — сказала жена. — Лена рассказала. У неё узнали, что можно было сходить в церковь на литургию, но было уже поздно. Я в следующее воскресенье с ней пойду.
— Не замечал за тобой религиозности, — сказал я. — Да и за мамой такого не водилось. Иконы в доме были, но вы ни одной из них с собой не взяли.
— Мама взяла, — сообщила Ольга, — и я тоже забрала свою детскую икону Богородицы. Это ты свою оставил. Крест хоть не забыл надеть?
— Я его не снимал, поэтому и не забыл, — улыбнулся я. — Ладно, вы мне лучше скажите, какое впечатление от прогулки?
— Нет у меня пока впечатлений, — вздохнула Ольга. — Чисто, удобно и аккуратно, но прожить, никуда не уезжая, десять лет… Не знаю, я, наверное, не смогла бы.
— Просто у тебя пока нет любимого человека, — возразила Вера. — Если будет муж и появятся друзья, многое можно перетерпеть. А у здешних есть цель и важная работа. Без дела, конечно, трудно. Да, Лена мне тоже понравилась. Только учти, что для тебя это ничего не меняет. Я не ревнивая, но если дашь повод…
— Не дам я тебе повода, а насчёт дела… Не знаю, найдут ли нам в понедельник кухарку, но до её появления надо дожить и не помереть от голода. Столовая сегодня выходная, магазины — тоже. Надо посмотреть, что можно приготовить из наших продуктов. У нас три женщины, которые маются от безделья, вот и попытайтесь приготовить хотя бы обед. Резаную колбасу можете не предлагать. Мне интересно, что у вас получится. Можете помолиться перед готовкой.
— Нашёл развлечение! — рассердилась жена. — Думаешь, я что-нибудь приготовлю, если не помню, как это делать? Только переведу продукты, а ты откажешься есть! Давай ты скажешь, что и как делать, а мы сделаем.
— Говори за себя, — отказалась Ольга. — Я лучше помою посуду.
Мы болтали до тех пор, пока не закончила работу парикмахер. Мама ушла провожать, а я вошёл в спальню. Отец лежал, гладко побритый, и приятно пах незнакомым мне одеколоном.
— Быстрее бы вылечиться! — сердито сказал он, увидев меня. — Так надоела эта беспомощность! Хотя не представляю, чем буду заниматься, разве что по вечерам играть в карты с такими же бездельниками.
— Тебе же предложили работу, — удивился я. — Чем она тебя не устраивает? Вроде по твоей должности.
— Я вёл надзорную работу, — сказал он, — и законы знаю достаточно для её выполнения, но такие, как я, не занимаются законотворчеством. Мнение я выскажу, толку-то! Наверное, мне подсунули эту работу, чтобы не рехнулся от безделья. Это у тебя настоящее дело. Чем думаешь сегодня заняться?
