– Я это понял в первую же минуту, как только вас увидел. – В голосе Девона послышались веселые нотки.
Не поднимая головы, Кэтлин посмотрела на его ладонь, лежащую на ее руках: покрытая тонкими волосками, она была по-мужски изящной, но в ней чувствовалась сила.
– Как бы я хотела повернуть время вспять: все было бы по-другому, – прошептала она с горечью.
– Вы не должны винить себя в том, что случилось. Вы прямо-таки наслаждаетесь своим мученичеством.
– Что вы имеете в виду?
Он пристально посмотрел ей в лицо.
– Даже благопристойная леди может находить некоторое удовольствие в супружеских объятиях.
Кэтлин ахнула от возмущения.
– Я… вы… как вы смеете говорить на такую тему! – Девон был таким заботливым, так утешал ее, а теперь снова превратился в невыносимого хама. – Как будто я стану это с кем-то обсуждать, тем более с вами!
Она изогнулась и попыталась встать с его колен, но он с легкостью удержал ее на месте и заметил:
– Прежде чем вы удалитесь в благородном негодовании, возможно, вам стоит зашнуровать корсет.
– Корсет? – Кэтлин опустила взгляд и, к своему ужасу обнаружив, что несколько верхних пуговиц на ее платье расстегнуты и корсет расшнурован на двух верхних крючках, густо покраснела. – О, как вы могли!
Его глаза весело блеснули.
– Вам было трудно дышать, и я подумал, что сейчас воздух важнее чопорности. – Он некоторое время понаблюдал за ее лихорадочными попытками зашнуровать корсет, потом вежливо предложил: – Позвольте вам помочь?
– Нет! Хоть я и уверена, что вы большой мастер помогать леди с нижним бельем.
Девон рассмеялся.
– Ну, насчет леди вы заблуждаетесь.
Кэтлин после пережитого за день так обессилела, что не могла справиться с таким привычным делом: пыхтела и изворачивалась, пытаясь стянуть края корсета. Понаблюдав за ней еще немного, Девон не выдержал и без лишних церемоний оттолкнул ее руки и принялся ловко шнуровать корсет. Почувствовав, как костяшки его пальцев касаются ее кожи выше груди, она ахнула, а Девон, покончив с крючками, принялся за пуговицы на корсаже.
– Расслабьтесь, никто не собирается на вас набрасываться: я не настолько развратный тип, как, возможно, гласит моя репутация. К тому же бюст таких скромных пропорций хотя и очарователен, но все же не настолько, чтобы я сошел с ума от похоти.
Кэтлин сердито нахмурилась и застыла, в тайне испытывая облегчение оттого, что он опять дал повод его ненавидеть. Его длинные пальцы ловко вставляли каждую пуговичку в крошечную шелковую петельку, глаза были опущены, так что длинные ресницы отбрасывали тени на щеки.
– Ну вот, – готово!
Кэтлин стала торопливо, как ошпаренная кошка, выкарабкиваться из его объятий, но, видно, неудачно поставила колено.
– Осторожно! – поморщился Девон. – Определенные части моего тела имеют большую ценность для поместья, если мне предстоит произвести на свет наследника, чем фамильные реликвии.
– Для меня они не имеют ценности! – заявила Кэтлин, неловко поднимаясь на ноги.
– Тем не менее я к ним привязан.
Он усмехнулся, легким движением встал на ноги и протянул руку Кэтлин. Осмотрев свои юбки, пребывавшие в плачевном состоянии, она попыталась придать им мало-мальски приличный вид и принялась стряхивать прилипшее к черному крепу сено, лошадиные волосы и пыль.
– Может проводить вас до дома? – предложил Девон.
– Будет лучше, если мы вернемся порознь, – возразила Кэтлин.
– Как пожелаете.
– Мы никогда не будем об этом вспоминать. И еще… мы по-прежнему не друзья.
Он встретил и удержал ее взгляд.
– Тогда значит, враги?
– Это зависит от… – Она прерывисто вздохнула. – Что… что вы собираетесь делать с Асадом?
Его лицо смягчилось.
– До тех пор, пока не будет объезжен, он останется в поместье. Пока это все, что я могу вам обещать.
Не на такой ответ она рассчитывала, но все же это было лучше, чем если бы он заявил, что намерен сразу продать Асада. Если коня можно обучить заново, по крайней мере есть надежда, что он, в конце концов, попадет к доброму хозяину.
– Тогда… думаю, мы не враги.
Девон стоял перед ней в рубашке без галстука, с расстегнутом воротом, низ его штанин был в грязи, волосы разлохмачены, и в них застряли сухие травинки, но почему-то в таком растрепанном виде он казался ей еще привлекательнее. Кэтлин неуверенно подошла к нему, подняла руку и вытащила из волос клочок сена. Растрепанные темные волосы так и манили к ним прикоснуться, непослушная прядь прямо-таки умоляла заправить ее за ухо.
– Сколько времени длится траур? – вдруг спросил Девон.
Она растерянно заморгала, вырванная из своих грез.
– Для вдовы? Он состоит из четырех периодов.
– О боже!
– Первый длится год, второй – полгода, третий – три месяца. Ну а вообще-то продолжается всю жизнь.
– А если вдова захочет снова выйти замуж?
– Это возможно через год и один день. Правда, в обществе косо смотрят на столь поспешное замужество, если только это не исключительный случай, когда она остается без средств к существованию.
– То есть в принципе это не запрещено?
– Нет. Почему вы спрашиваете?
Он небрежно пожал плечами.
– Просто из любопытства. Для мужчин траур обязателен лишь в течение полугода – вероятно потому, что дольше они бы не выдержали.
Кэтлин пожала плечами.
– Чувства мужчин отличаются от женских.
Встретив его вопросительный взгляд, она пояснила:
– У женщин они сильнее. Вы не согласны?
– Я думаю, вы плохо знаете мужчин.
– Я была замужем и знаю все, что хочу знать. – Кэтлин подошла к порогу, потом помедлила и оглянулась. – Спасибо.
Он не успел ничего ответить. После ухода Кэтлин Девон медленно подошел к двери, прислонился лбом к косяку, закрыл глаза и вздохнул, пытаясь вернуть самообладание. Боже правый, как же он ее хотел, хотел до неприличия!
Он повернулся и прислонился спиной к обитой досками стене, силясь понять, что с ним происходит. Его охватила эйфория и одновременно ощущение катастрофы. Он чувствовал, что с ним произошла необратимая перемена, и обратного пути нет.
Девон совершенно не выносил, когда женщины плачут: обычно при первых признаках слез он спешил удрать, как заяц от гончих. Но как только его руки обхватили Кэтлин, в одно мгновение весь его мир, прошлое, все, в чем он был раньше уверен, было перечеркнуто. Она потянулась к нему – не в страсти, не от страха, но из простой человеческой потребности в близости, и это его наэлектризовало. Никогда еще никто не искал у него утешения, и само это действие, когда он ее утешал, оказалось куда интимнее, чем самое страстное совокупление. И в момент этой милой, безыскусной близости у него возникло ощущение, будто ее окутала сила самого его существа. Его мысли пришли в беспорядок, мышцы все еще чувствовали ее небольшой вес. До того как она полностью очнулась, он поцеловал ее, хоть и в щеку, мокрую от дождя и соленую от слез, и почувствовал желание целовать ее снова и снова, держать в объятиях, обнаженную и обессиленную. У него был большой опыт, и физические удовольствия давно утратили ощущение новизны, но Кэтлин Рейвенел возбуждала его так, что это поражало.
