При упоминании столь неделикатного предмета Кэтлин бросила на него укоризненный взгляд, на что он заметил:
– Если вы занимаетесь дрессировкой лошадей, которые обычно не славятся деликатностью в отправлении своих естественных нужд, вас не должен смущать вопрос о наличии в доме ватерклозетов.
Кэтлин покраснела, но заставила себя ответить.
– Нет, только ночные вазы, а днем мы пользуемся туалетом во дворе.
Девон посмотрел на нее так, словно у нее выросла вторая голова.
– Ни одного? Когда-то это было одно из самых процветающих поместий в Англии! Почему же, черт побери, в этот дом так и не провели водопровод?
– Тео говорил, что его отец не видел в этом необходимости, поскольку тогда у них было полно слуг.
– Конечно, что же может быть приятнее, чем носиться вверх-вниз по лестницам и таскать тяжелые тазы с водой, не говоря уже о ночных горшках. Слуги должны быть ему очень благодарны за то, что не лишил их такого удовольствия.
– Ваш сарказм не по адресу, – парировала Кэтлин. – Это было не мое решение.
Они продолжили путь по извилистой тропинке, что тянулась между рядами тисов и декоративных груш, и Девон все больше хмурился.
Парой отщепенцев называл Тео Девона и Уэстона за то, что они якобы избегают приличного общества и предпочитают якшаться с сомнительными личностями. Их часто можно встретить в тавернах Ист-Энда и игорных домах. Образование не пошло им впрок, а Уэстон к тому же не доучился, бросил Оксфорд, потому что не хотел там оставаться без Девона, который закончил раньше.
Тогда у Кэтлин сложилось впечатление, что Тео не питавший теплых чувств ни к кому из своих дальних кузенов, к Девону относился с особой неприязнью. И по странному стечению обстоятельств именно этот человек теперь должен занять его место.
– Почему вы вышли за Тео? – огорошил ее вопросом Девон. – Это был брак по любви?
Кэтлин слегка нахмурилась.
– Я бы предпочла ограничить наш разговор светской беседой.
– Но это же смертельно скучно!
– Тем не менее от вас будут ожидать, что обладатель вашего титула и положения владеет этим искусством в совершенстве.
– Тео владел? – поинтересовался Девон не без ехидства.
– Да, разумеется.
– Никогда не замечал, чтобы он проявлял подобное мастерство, – фыркнул Девон. – Вероятно, все из-за того, что приходилось уворачиваться от его кулаков.
– Думаю, это все из-за того, что вы с Тео пробуждали друг в друге самые худшие черты характера и низменные свойства натуры.
– Нет, просто у нас недостатки почти одни и те же. – В тоне Девона послышалась насмешка. – При этом у меня, кажется, нет ни одной из его добродетелей.
Кэтлин промолчала, любуясь изобилием цветов: белых гортензий, гераней и высокими кустами красного пенстемона и размышляя о том, что до замужества думала, будто знает о пороках и добродетелях Тео все. За время его полугодового ухаживания и помолвки они бывали на приемах, на балах, катались верхом и в экипаже. Тео всегда был неизменно обаятелен. Хоть друзья и предупреждали ее о тяжелом характере Рейвенелов, Кэтлин была слишком очарована им, чтобы прислушаться, да и сами ограничения светского ухаживания – обязательное присутствие третьего лица при их встречах и небольшое количество прогулок – не давали ей возможности понять истинный характер Тео. И Кэтлин слишком поздно поняла крайне важную истину: невозможно узнать человека по-настоящему, пока не поживешь с ним бок о бок.
– Расскажите о его сестрах, – попросил Девон. – Насколько я помню, их три и все не замужем?
– Да, милорд.
Старшей из сестер Рейвенел, Хелен, было двадцать три года, близняшкам, Кассандре и Пандоре, – по девятнадцать. Ни Тео, ни старый граф не позаботились о них в своих завещаниях. Девушке голубых кровей без приданого нелегко привлечь подходящего жениха, и новый граф вовсе не был обязан их содержать.
– Они уже выходили в свет? – поинтересовался Девон.
Кэтлин покачала головой.
– Последние четыре года они почти все время были в трауре: сначала умерла их мать, потом отец, теперь вот граф. Можно было бы рассчитывать на этот сезон, но теперь…
Девон остановился возле клумбы, и Кэтлин пришлось последовать его примеру.
– Три незамужние аристократки без дохода и приданого, которым не подобает работать, а слишком высокое положение не позволяет выйти за простолюдинов. За годы в деревне, в глуши, они стали, вероятно, скучны, как овсяная каша.
– Это не так…
Договорить ей не дал чей-то пронзительный визг.
– Помогите! Это чудовища! Сжальтесь, дикие твари!
Голос был женский молодой, и в нем слышалась неподдельная тревога. Девон в тот же миг бросился по дорожке и влетел в открытую калитку огороженного сада. На пятачке зеленой травы каталась девушка в черном платье, пытаясь отбиться от двух черных спаниелей. Вдруг ее крик сменился хихиканьем, и Девон, в полнейшем недоумении, замедлил шаг. Кэтлин, запыхавшись, догнала его, и пояснила:
– Да они просто играют.
– Ничего себе игры! – пробормотал Девон, останавливаясь; вокруг его ног клубилась пыль.
– Назад, жалкие дворняги! – закричала Кассандра басом старого пирата, размахивая палкой и делая выпады, как будто у нее в руках был меч. – А не то я сдеру с вас шкуры, а вас скормлю акулам!
Она ловко преломила палку пополам об колено и бросила половинки в дальнюю часть лужайки.
– А ну-ка, лентяи, принесите!
Спаниели с радостным лаем помчались за палками.
Девушка, лежавшая на земле – Пандора, – приподнялась на локтях, ладонью заслонила глаза от солнца и весело воскликнула:
– Привет, сухопутные крысы!
Обе девушки были без капоров и перчаток. На одном рукаве Пандоры не хватало манжеты, а с переда юбки Кассандры свисала порванная оборка.
– Где ваши вуали? – с упреком спросила Кэтлин.
Пандора отбросила прядь волос, упавшую на глаза.
– Я сделала из своей рыболовную сеть, а в той, что была у Кассандры, мы мыли ягоды.
Длинноногие и длиннорукие близняшки были очаровательны в своей нескладной грации, в их растрепанных волосах плясали отблески солнца, и казалось вполне разумным, что их назвали в честь греческих героинь. В их розовощеких лицах и спутанных волосах было что-то весело-необузданное. Кассандра и Пандора провели слишком много времени вдали от мира. Кэтлин в душе жалела, что любовь лорда и леди Тренир была почти полностью направлена на одного Тео, их единственного сына, чье рождение гарантировало будущее семьи и графского титула. В надежде произвести на свет еще одного наследника они воспринимали появление трех нежеланных дочерей как полную катастрофу. Разочарованным родителям было легко не придавать значения Хелен, тихой и послушной, а неуправляемые близняшки были и вовсе предоставлены сами себе.
