Уинтерборн улыбнулся еще шире, так что зубы сверкнули белизной на фоне очень смуглой кожи, и мягко сказал:
– Полагаю, мне это известно как никому.
Хелен поняла, что он имеет в виду ее помощь, когда он лежал в лихорадке, вспомнила, как держала его голову на сгибе локтя, умывала лицо и шею… и начала заливаться румянцем, но не тем легким, что проходит, едва появившись. Это был настоящий жар, который все разгорался и разгорался, распространяясь по телу, пока ей стало настолько неловко, что она едва могла дышать. Заглянув в его глаза цвета черного кофе, она поняла, что совершила ошибку: почувствовав себя прямо-таки агнцем на заклание, не знала, куда девать взгляд и в отчаянии перевела его на обшарпанное пианино в углу комнаты.
– Хотите, я вам что-нибудь сыграю?
Не дожидаясь ответа, она быстро направилась к инструменту: это был единственный способ не броситься вон из комнаты. Хелен видела краем глаза, что Уинтерборн машинально взялся за подлокотники, собираясь встать, и только потом вспомнил, что нога в гипсе.
– Да, с удовольствием послушаю, – донесся до нее его голос.
Он подвинул кресло на несколько дюймов, чтобы видеть ее профиль, когда она играет.
Хелен села за инструмент и подняла крышку, словно инструмент мог дать ей хоть какую-то защиту, медленно вздохнула, успокаиваясь, расправила юбки, выпрямилась и, наконец, положила пальцы на клавиши. Она заиграла аллегро фа-мажор из фортепианной сюиты Генделя, которое знала наизусть. Это было произведение, полное жизни и достаточно сложное, чтобы поневоле пришлось забыть о том, что покраснела. В течение двух с половиной минут ее пальцы в неизменно быстром темпе порхали по клавишам. Закончив играть, Хелен выжидающе посмотрела на Уинтерборна: понравилось ли ему?
– Вы прекрасно играете, – сказал он. – Это ваша любимая вещь?
– Скорее трудная, – ответила Хелен.
– А что вы играете для себя, когда нет слушателей?
От мягкого вопроса, произнесенного с таким необыкновенным акцентом, у Хелен что-то приятно сжалось в животе. Это ощущение ее так смутило, что ответила она не сразу.
– Я не знаю названия: эту вещь показал мне учитель музыки, и это было очень давно. Я много лет пыталась выяснить, что это за мелодия, но никто так ее и не узнал.
– Сыграйте ее для меня.
Хелен заиграла томную, выразительную мелодию, легко касаясь пальцами клавиш. Эти печальные аккорды всегда ее волновали, вызывая ощущения, которым она не могла дать название. Закончив, она подняла взгляд от клавиш и обнаружила, что Уинтерборн смотрит на нее словно завороженный. Он тут же натянул маску непроницаемости, но Хелен успела заметить смятение в его глазах, восхищение и еще что-то горячее и волнующее.
– Это валлийская песня, – сказал он наконец.
– Вы ее знаете? – удивилась Хелен.
– Конечно, как и каждый валлиец. Это «A Ei Di’r Deryn Du»
[3].
– О чем она?
– О влюбленном молодом человеке, который просит черного дрозда передать девушке, как он ее любит.
– А почему он сам не может сказать ей об этом?
Хелен вдруг осознала, что оба они говорят шепотом, как заговорщики.
– Он не может ее найти, потому что ослеплен любовью.
– И что же, дрозд нашел ее?
Уинтерборн пожал плечами.
– Об этом в песне не говорится.
– Но мне нужно знать, чем закончилась история! – возмутилась Хелен.
– Вот что бывает от чтения романов, – рассмеялся Уинтерборн. – Эта история не нуждается в окончании, оно не важно.
– Что же тогда важно? – осмелилась она спросить.
Он удержал ее взгляд своими темными глазами.
– Что он любит, что ищет ее. Как все мы, простые смертные, он не может знать, исполнится ли когда-нибудь его заветное желание.
Ей очень хотелось спросить: «А вы? Что ищете вы?» – но этот вопрос был слишком личным даже для того, чтобы задать его кому-то давно и хорошо знакомому, не говоря уже о постороннем человеке. Поскольку слова эти так и вертелись на языке, Хелен, чтобы удержаться, отвела взгляд, а когда опять посмотрела на него, лицо его опять ничего не выражало. И это к лучшему, потому что на какое-то мгновение у Хелен возникло тревожное чувство, что она близка к тому, чтобы открыть ему все свои глубоко личные мысли и желания, которыми никогда ни с кем не делилась.
К огромному ее облегчению, появился Квинси с подносом еды. Увидев, что она одна в комнате с Уинтерборном, он чуть приподнял свои седые брови, но ничего не сказал. Когда он начал накрывать на стол, Хелен взяла себя в руки, поднялась и с бесстрастным видом улыбнулась Уинтерборну.
– Оставляю вас наслаждаться обедом.
Его взгляд скользнул по ее фигуре и задержался на лице.
– Сыграете для меня как-нибудь еще?
– Да, если хотите.
Она грациозно вышла из гостиной, что стоило ей немалого труда.
Риз смотрел вслед Хелен, и мозг его перебирал все подробности последних нескольких минут. Было совершенно ясно, что она питает к нему отвращение: шарахается от его прикосновений, старается не встречаться с ним взглядом. Когда разговор показался ей слишком личным, она резко сменила тему. Возможно, он внешне не в ее вкусе? И, конечно, ее отталкивает его акцент. И вероятно, она, как и другие представительницы ее класса, думает о валлийцах как о варварах, людях третьего сорта. Хелен слишком рафинированная, слишком хороша для таких, как он, и, видит бог, Риз не станет с этим спорить, все равно ее заполучит.
– Каково ваше мнение о леди Хелен? – будто между прочим, спросил он Квинси, пока тот расставлял перед ним еду.
– Это настоящая жемчужина Рейвенелов: более добросердечной девушки я не встречал. К сожалению, ей никогда не уделяли внимания и не придавали значения. Львиная доля интереса ее родителей доставалась ее старшему брату, а что оставалось, уходило к близняшкам.
Риз несколько дней назад познакомился с сестрами Хелен, энергичными, забавными, но сверхлюбознательными: забросали его вопросами о магазине и вообще о бизнесе. Девушки симпатичные, неглупые, но ни одна ни другая не приковала к себе его внимания. Им было далеко до Хелен, такой загадочной и манящей. Она напоминала ему перламутровую раковину – вроде бы одного цвета, но стоит посмотреть под другим углом, и открываются нежные сияющие оттенки лавандового, розового, голубого, зеленого. Прекрасная внешность, которая мало что говорит о ее истинной природе.
– Она со всеми держится так отчужденно? – спросил он, разворачивая на коленях салфетку. – Или только со мной?
– Отчужденно? – Камердинер искренне удивился, но ответить не успел: в гостиную вбежали два маленьких черных спаниеля и с радостным тявканьем подскочили к Ризу.
