Кэтлин же, казалось, нисколько не изменилась: была такой же общительной, рассудительно, то серьезной, то забавной, готовой поспорить, когда с чем-то не соглашалась. А вот он стал буквально одержимым ею: не мог оторвать от нее взгляд. Половину времени он пытался делать все возможное, чтобы она была довольна, а вторую половину испытывал искушение ее задушить. Еще никогда он не ощущал столь мучительной неудовлетворенности, желая гораздо большего, чем она была готова дать. Он дошел до того, что преследовал ее, поджидал в укромном уголке, как какой-нибудь распутный лорд, привыкший лапать горничных. Как-то утром после конной прогулки с Кэтлин он завлек ее в темный угол седельной и там уговорами и ласками добился, что она отдалась ему у стены, но даже тогда, в первые секунды после великолепной разрядки, когда еще не успел прийти в себя, он хотел большего. И так каждую секунду.
Остальные обитатели дома не могли не замечать, что он стал одержим Кэтлин, но пока что никто не проронил ни слова об этом. Однако Уэстон, в конце концов, спросил, почему Девон передумал возвращаться в середине месяца в Лондон.
– Ты же собирался уехать завтра вместе с Уинтерборном. Что изменилось? Тебе надо быть в Лондоне, готовиться к переговорам о сдаче земли в аренду. Насколько я помню, они должны начаться первого февраля.
– Поверенные и бухгалтеры могут подготовиться без меня, – ответил Девон. – Я могу по меньшей мере еще неделю оставаться здесь, где я нужен.
Уэстон фыркнул:
– Нужен для чего?
Девон прищурился.
– Полагаю, когда в доме ремонт, нужно сажать живые изгороди, копать дренажные канавы и молотить зерно, здесь есть чем заняться.
Они шли к дому от сарая, куда убрали недавно доставленную механическую паровую молотилку. Хоть и купили они ее подержанной, машина вроде бы была в превосходном состоянии. Уэстон придумал, как несколько семей смогут использовать ее по очереди.
– Поместьем управлять я и сам могу, – возразил Уэстон. – Ты принесешь гораздо больше пользы в Лондоне, где займешься финансовыми вопросами. Нам нужны деньги, особенно сейчас, когда мы решили понизить фермерам арендную плату.
Девон напряженно вздохнул.
– Я же предлагал с этим подождать.
– В тех семьях ситуация критическая: не могу же допустить, чтобы их дети голодали.
– Ты говоришь как Кэтлин, – пробурчал Девон. – Я постараюсь побыстрее договориться с Северином. Переговоры было бы вести проще, если бы он поручил их своему директору, но он по какой-то причине решил это делать сам.
– Мы оба знаем, что Северин просто обожает торговаться с друзьями.
– И это объясняет, почему у него их так мало.
Остановившись у входа, Девон засунул руки в карманы и посмотрел на окно гостиной на втором этаже. Хелен играла на фортепиано, и из дома доносилась такая нежная мелодия, что можно было почти не обращать внимания на то, что инструмент был не настроен. Проклятье, как же много в этом доме нужно ремонтировать!
Уэстон проследил направление его взгляда.
– Ты говорил с Уинтерборном насчет Хелен?
– Да. Он намерен за ней ухаживать.
– Хорошо.
Девон поднял брови.
– Теперь ты одобряешь этот союз?
– Частично.
– Как это – частично, что ты имеешь в виду?
– Та часть меня, которая любит деньги и не хочет попасть в долговую тюрьму, считает, что это отличная идея.
– Тюрьма нам не грозит, только банкротство.
– Участь худшая, чем долг, – сострил Уэстон и пожал плечами. – Я пришел к заключению, что для Хелен это будет неплохой вариант. Если она не выйдет за него, то ей придется согласиться на куда более худшую партию.
Девон задумчиво посмотрел на окно:
– Я подумывал взять всех трех в Лондон.
– Боже правый, зачем?
– Это сблизит Хелен и Риза.
– А еще, – многозначительно заметил Уэстон, – удержит Кэтлин возле тебя. – А в ответ на настороженный взгляд Девона он добавил с иронией: – Когда я просил тебя не соблазнять Кэтлин, я заботился о ее благополучии, но теперь у меня такое впечатление, что следовало не меньше беспокоиться и о твоем. В последнее время ты сам на себя не похож.
– Оставь эту тему, – бросил Девон.
– Хорошо. Но только еще один маленький совет. Я бы не стал говорить Кэтлин о твоих планах относительно Хелен. Она полна решимости помочь всем девушкам найти свое счастье.
Войдя в утреннюю гостиную, Кэтлин обнаружила, что ни Хелен, ни близняшек там нет. Уэстон и Девон сидели за столом, читали письма и газеты, а лакей убирал посуду и столовые приборы.
– Доброе утро, – сказала Кэтлин, и при ее появлении мужчины тут же встали. – Девушки уже позавтракали?
Уэстон кивнул.
– Хелен повела близняшек на ферму Лафтонов.
– Зачем?
Девон отодвинул для нее стул.
– Это была моя идея, – сказал Уэстон. – Лафтоны предложили забрать Гамлета при условии, что мы возьмем на себя расходы по сооружению для него загона и крытого хлева. Близняшки согласились отдать поросенка, если мистер Лафтон лично пообещает, что с ним все будет в порядке.
– А чего вдруг решили избавиться от Гамлета? – удивилась Кэтлин.
Лакей взял с буфета поднос и поставил перед хозяйкой, чтобы насыпала в заварочный чайник листового чая.
– Я как можно тактичнее объяснил девушкам, что, к сожалению, Гамлета не сделали во младенчестве боровом, как следовало. Я понятия не имел, что такая процедура необходима, а то бы непременно позаботился об этом.
– Не сделали боровом? – озадаченно переспросила Кэтлин. – Как это?
Уэстон изобразил двумя пальцами движение ножниц.
– Ох…
– Оставшись… гм… в первозданном виде, – добавил Уэстон, – поросенок стал непригодным на мясо, так что можно не бояться, что он когда-нибудь окажется на обеденном столе. Но чем старше он будет, тем агрессивнее, и еще вроде бы появится запах… Так что теперь он пригоден только для одной цели…
– Вы имеете в виду… – начала было Кэтлин, но вмешался Девон:
– Нельзя ли продолжить этот занимательный разговор после завтрака?
Уэстон послал Кэтлин виноватую улыбку:
– Я вам позже объясню.
– Если вы собираетесь рассказать о том, как неудобно держать в доме некастрированного самца, – сказала Кэтлин, – то об этом я уже знаю.
Уэстон чуть не поперхнулся тостом, а Девон хранил гробовое молчание.
Чай наконец заварился, и Кэтлин наполнила свою чашку, положила сахар и сделала маленький глоток. В это время появился дворецкий.
– Миледи… – Он протянул ей серебряный поднос, на котором лежало письмо и нож для открывания писем с ручкой из слоновой кости.
