Жаль только меня не воскресят в случае неудачи их эксперимента.
Но произносить это я не стала.
- Мы можем сделать что-то ещё? - помолчав, спросил меня король.
- Последнее желание смертницы? - оскалилась в улыбке я.
Габриэль поморщился. Видимо, ему не нравилось напоминание о том, что должно произойти вскоре. Но смерть-то моя, а потому я буду смеяться над ней столько, сколько захочу! Уж это у меня никто не отберёт!
Несколько минут молчала, не зная, чего пожелать. А затем поняла что есть одна вещь, которую хотела бы перед смертью.
- Библиотека Эллизиума, седьмой этаж, секция двенадцать. Номер не вспомню - спроси у Графа. Он знает какой книгой я интересовалась. Её выносить запрещено, но, думаю, он на время сделает исключение для старой подруги. Только обязательно верни её после, ладно?
- У Графа? Ворона?
- Да, - устало выдохнула в ответ на недоверчивый взгляд Г аба. - Он разумный. И он мой друг. Ещё вопросы? Или такое последнее желание смертнице не положено?
Габриэль покачал головой, но достать книгу пообещал.
И, спустя несколько часов, принёс её мне.
Так, в обнимку с томиком легенд, меня и отправили в Фаиданию.
Пожалуй, где-то неделю у регента и совета заняло подтверждение моего приговора. Точного времени не скажу, ибо дни для меня не отличались друг от друга и слились воедино.
Единственным, что не давало мне сойти с ума, была книга отца. Я отвлекала себя от неминуемой смерти её чтением и расшифровкой.
Что ж, хотела хотя бы немного времени на книгу без остальных раздражителей - получи и распишись! Теперь меня совершенно ничего не отвлекало от чтения.
Сама не зная толком для чего, пыталась прочесть как можно больше до того, как умру, хотя смысла в этом, конечно, не было никакого.
Но вскоре моё время пришло.
Казнь проходила на главной площади. Меня объявили создательницей «Смерти Королей» (скорее, просто расшифровщицей, но, технически, почти верно, да), великой отравительницей (ложь), предательницей (ложь) и самопровозглашённой жрицей культа Тёмной Праматери (и снова ложь). После торжественно вручили красивый сосуд с насыщенно-синей - благодаря цветам лобелии - жидкостью.
Под взорами тысяч, наверное, глаз, выпила собственный яд.
Так же под взорами этих глаз я умирала четыре дня.
Среди почётных гостей-наблюдателей был также и Габриэль, но по его виду можно было сказать что он предпочёл быть где угодно, только не здесь. Вот только положение не позволяло уйти.
Бедняга! Вчерашний юнец, весельчак и тусовщик, сначала он потерял отца и, пытаясь заглушить боль, окружал себя какофонией голосов свиты, выпивкой и развлечениями. А теперь вынужден смотреть на мою смерть. Мне было действительно жаль, что ему пришлось это видеть.
С площади меня забирали в полночь и приводили обратно на рассвете.
Если в первый день я просто скучала на своём смертном помосте, жалея, что книгу взять с собой не позволили - люди не должны были видеть в жестокой Марисе фон Орест что угодно хоть сколь-либо человеческое - то вскоре мне стало не до этого.
Умирать было больно. Правда больно.
Меня скручивало, трясло в припадках. Я задыхалась, будто придушенная удавкой. Расцарапывала собственное горло в попытках вдохнуть. Но не могла.
Последнее конвульсивное движение - и только лишь мои пустые глаза замерли в вечном созерцании серого неба над помостом и приближающихся падальщиков, привлечённых обещанием свежей плоти.
На помосте в Фаидании я умерла даже не за свои преступления, так и не узнав, кто меня предал.
Глава 15.
Если умирать было больно, то даже не знаю, каким словом охарактеризовать моё воскрешение. Ужасно? Мучительно? Невыносимо?
В общем, чувствовала себя так, будто меня прокрутили в мясорубке, а теперь я должна собрать себя заново и вновь стать цельным свежим куском мяса.
Итак, загадка: какому фаршу удавалась такая задача?
Ответ: тому, который был из другого мира и очень, очень хотел жить.
Кое-как восстановив в сознании ощущение тела в пространстве, открыла глаза и стала анализировать своё состояние. Ранняя весна, я в лёгкой футболке и джинсах, босая. А ещё лежала на холодной земле.
И почему каждый раз когда пробуждаюсь после внеплановых отключек, мне грозит опасность воспаления легких?
Кряхтя, сумела сесть. Прислонившись к стволу дерева, стала осматриваться. Темнота, царившая вокруг, была не самым лучшим помощником в этом деле.
Минут пять у меня, наверное, ушло, чтобы понять что прекрасно знаю где нахожусь.
Я была на Земле, в родном городе, рядом с собственным домом!
Поднявшись, решила попытать удачи и направилась к родной многоэтажке.
Вот бы сейчас местные бабки обрадовались! Я была похожа сразу и на наркоманку, и на проститутку! Комбо! Или они подрались бы, споря, на кого всё же похожа больше?..
Но час был слишком ранний даже для бабушек-сплетниц, а потому путь до своего дома проделала без комментариев со стороны. Правда, звуковое сопровождение я создала себе сама, напевая мотивчик песенки со словами «шла босиком, не жалея ног» - уж очень это подходило ситуации.
Так и шагала, обняв себя руками, дрожа и шатаясь, ещё и тихонько мурлыча под нос.
Потоптавшись у домофонной двери без ключа минут с пятнадцать и совсем уже околев, дождалась, пока дверь откроет первая, самая ранняя собачница. Женщину не узнала -наверняка заселилась, пока я в другом мире была, - а вот собачку постаралась запомнить. Маленький корги, похожий на аппетитную буханочку хлеба, обнюхал мои босые ноги и потянул ошарашенную моим видом хозяйку дальше.
- Коржик! - возмутилась она, но послушно пошла на поводу у пса с маленькими смешными ножками, видимо, считавшего, что это он выгуливает своего человека, а не наоборот.
Что ж, Коржик, я официально тебя люблю! И твою пробудку в четыре утра тоже, даже если окажется что перед выходом ты лаешь на весь подъезд.
Нырнув в открытую дверь, вызвала лифт. Я терпеть не могла эти металлические коробки, но сегодня решила сделать исключение и прокатиться, жалея свои отмороженные ноги.
Добравшись до седьмого этажа и даже не застряв, села на пол у двери. Коврик за время моего отсутствия куда-то делся, но я надеялась что хитрый тайник с ключом не составил ему компанию. А также что квартира не перешла в собственность государства и её не пустили с молотка. Неловко будет, если я вломлюсь к чужим людям рано утром.
Впрочем, разве днём или вечером ломиться было бы лучше?
Заледеневшие пальцы не хотели слушаться и ещё минут пять я возилась с тайником, ключ в котором всё же был.
