Ребята стали мне семьей с первых дней тренировок. Именно они показали настоящую дружбу и поддержку, именно они научили меня уважению. Уважению, которого я до сих пор не потерял в их глазах. Я отчетливо помню блики счастья на лице каждого из них во время долгожданной встречи. Они знают, что для меня большой подвиг — оказаться на даче спустя столько лет. Особенно Сабуров.
— Бесишь меня.
— Отвали, дура.
— Хвати-и-ит, я все маме с папой расскажу.
— А я твоим пожалуюсь.
— Если не заткнетесь, то я им пожалуюсь! — повышаю голос, чтобы перекричать шалопаев, что внезапно завалились в гостиную, которую я оккупировал для себя.
Приподнявшись на локтях, высовываю голову из-за спинки дивана, позволяя рассмотреть себя во всей красе. Мелкие замирают в неверии, переступают с ноги на ногу и собирают пальчики в замок. Дурацкая семейная привычка, передающаяся из поколения в поколение. Скольжу заинтересованно любопытным взглядом справа налево и понимаю, что чужие дети растут быстро.
Я не видел их несколько месяцев по отдельности и больше года вот такой вот, дружной оравой. Неверие в детских глазах сменяется лисьей хитростью, и племянники одаривают меня таким взглядом, что сразу хочется провалиться в пропасть. На расстоянии двух метров я вижу, как бесенята пляшут в глазах каждого из них. Кожей чувствую, как дети составляют план моего захвата, заранее прикидывая пути отступления в случае очередного провала.
Ой, кажется, зря я себя рассекретил так рано…
— Артем, — верещит Юлька.
— Артем, — подключается к ней Варька.
— Ур-а-а-а, братишка приехал, — подыгрывает Егор, сидящий до этого безобразия в кресле очень тихо и скромно.
— Я соскучилась, — и снова писклявый детский голос Юльки, от которого порой закладывает уши.
— Я больше, — толкает ее Мишка, желающий занять первое место в гонке «Кто первый покалечит Артема».
— Не верь ей, — шепчет на ухо скромно подкравшийся из спины Никитка.
— Отвали, дурак, — Юлька голосит вовсю, изо всех сил пытаясь одержать победу.
Я смотрю на это безобразие, чувствуя, как на спину карабкается Никитка, и понимаю, что пора валить отсюда. Не из дома. Для начала неплохо было бы выбрать живым из гостиной, а там по обстоятельствам.
— Ма-а-ам, па-а-ап, — ору, падая на диван и перекидывая на себя Никитку.
Его заливистый смех словно красная тряпка для быка. Секунда — и толпа детворы вскарабкивается на меня и безжалостно начинает мучить. Щипать, кусать, пытаться скинуть на пол.
Я безумно сильно люблю племянников, голову сверну, если кто-то их обидит, но все же больше люблю их по одному. Все разом, как сейчас, — это полнейшее безумие. Вынос мозга на раз и два. Сопротивляться такому напору крайне сложно, а избавиться от него так и вовсе невозможно.
Мне всегда было интересно, почему козел отпущения я, а не Егор. Однажды я спросил у мелких, а они, ни капельки не стесняясь, ответили дружным хором: «Так он нас шоколадом снабжает, чтобы мы его не трогали». Хитрые маленькие детки.
Изгибаясь, словно земляной червяк и крича, я безуспешно пытаюсь скинуть с себя лишний груз.
— Они по тебе соскучились, — рядом с хохочущим Егором присаживает пузатая Машка.
— Я по ним тоже, — произношу, кое-как снимая с себя голосящую Юльку.
— Часто о тебе спрашивают, — она улыбается, и глаза ее сияют, словно васильковый сапфир.
Мне нравится Машка. Она веселая и трудолюбивая. Наверное, все дело в том, что она из простой семьи, где есть только мама и дедушка, скромно проживающие в трехкомнатной квартире в Воронеже. И я рад за брата. Рядом с ней Арсений немного изменился, стал более ответственным и серьезным.
— Я тебе, конечно, верю, — пропеваю, отцепляя Никиткины руки с шеи. — А ваши особенно, да? — киваю в сторону все еще голосящей Юльки и тихо хихикающей Ульянки.
Глаза блестят диким азартом что у одного ребенка, что у другого. Мне хочется испариться, раствориться на этом самом диване и сожрать пачку обезболивающих таблеток. Голова ноет от детских визгов, организм требует пощады. Признаться честно, я очень сильно отвык от такого. Держусь на плаву только ради обещания, что дал Полине. Я должен сделать все, чтобы не разочаровать родителей.
— Где он? — услышав громкий голос Лиски, резко возвращаюсь в исходное положение и шепотом прошу мелких прикрыть меня.
И они прикрывают. Да так, что у меня чуть внутренности наружу не вылезают.
Переглянувшись, толпа детворы с моего великодушного позволения вновь забирается на меня. Садятся поудобнее и свешивают ножки. А потом как запоют: «В Африке обезьяны, кашалоты», — совершенно не привлекая никакого внимания.
— Прикрыли, блин.
— Не убей его, — сквозь подушку слышу хриплый смех Макса и чувствую, что ко мне приходит мимолетное облегчение. При нем Лиска точно не станет меня кастрировать, так… подзатыльник, может, даст.
— Слезли, — смешно рычит, стоя напротив меня и детворы, что восседает сверху.
Я вижу ее ноги, облаченные строгие черные брюки со стрелкой и черные туфли-лодочки. Меня резко пробирает на смех, когда представляю, что старшая сестренка в образе бизнес-вумен будет меня отчитывать. От смеха подушки на мне начинают подпрыгивать, детвора, чувствуя скорое разоблачение, начинает горланить все громче и громче, отчего закладывает уши. Уверен, что не только у меня.
— Мам, мы, вообще-то, сидим, — с укором произносит Катька.
— И песню поем, — поддакивает Ульяшка, заставляя меня хрюкать, а Егора кататься по полу от смеха.
— Да? А мне кажется, что вы прикрываете злодея, — усмехнувшись, парирует в ответ молодая мамочка с характером самой настоящей стервы, если понадобится.
— Он не злодей, — тихо шепчет Никитка, пиная пяткой в бок.
— Значит, все-таки прикрываете?
— Ну, мама, — обиженно тянет самая мелкая, призывая на помощь остальных.
— Ну, теть Алиса.
— Теть Лис, так незя.
— Слезли, — тихо, но довольно уверенно произносит Лиска, и детей как ветром сдувает.
