Гаррет не знал, нравится ему эта деталь или нет. Хотя она определённо делала Нину ещё более красивой, чем всегда. «И Кэри никогда не сделала бы подобного для меня», – пронеслось в голове и уколом обиды отозвалось в груди. «Она никогда бы не сделала для тебя вообще ничего из того, что позволяет делать с собой в постели Нина», – ответил внутреннему голосу кто-то другой, надоедливый и злой.
– Что ты делаешь? – спросил Гаррет и шагнул в комнату. Дверь закрывать он не спешил, потому что это означало остаться с Ниной наедине.
Нина покосилась на чернеющий проём. Если она колебалась, то не более чем миг, а потом, не поднимаясь с колен, подползла к Гаррету и уткнулась лицом в его пах.
– Позволь мне искупить свою вину, господин.
Зубы Нины поймали замочек молнии у Гаррета на штанах и потянули вниз.
Гаррету вмиг самому стало неуютно от того, что за спиной его зиял ведущий в коридор дверной проём. Однако осознание происходящего вернулось к нему почти мгновенно.
Нина успела только справиться с молнией и отщёлкнуть пуговицу. Она поймала зубами резинку трусов и потянула вниз, так что губа её слабо мазнула по головке члена, и острое желание пронзило тело Гаррета.
– Нини… – выдохнул он. Поймал Нину за плечи и тут же, справившись с собой, уже другим голосом продолжил, отодвигая её от себя. – Это не игра. Я убил самого дорогого мне человека ради тебя. Ради того, чтобы узнать, что ты меня просто используешь. И теперь ты думаешь, что её смерть можно искупить отсосом?
Нина несколько мгновений молча смотрела ему в глаза, а потом отвела взгляд.
– Прости, – сказала она. «За всё». Вольно или невольно, но Гаррет произнёс именно те слова, которые Нина боялась услышать более всего. Она могла продолжать настаивать на своём, пока в их с Гарретом персональной вселенной они существовали вдвоём. Но то, что в ней был «самый близкий человек», и этим человеком была вовсе не она, Нина изменить не могла. Она сглотнула, силясь взять себя в руки, и после долгого молчания произнесла: – Что мне сделать для тебя?
– Ты не понимаешь? – Гаррет отстранился, и Нина увидела в его глазах презрение. – Это необратимо, Нина. Пожалуйста, не смешивай в одну кучу то, что мы делаем в постели, и то, из чего состоит настоящая жизнь.
Нина молчала.
– Для меня это не игра, – сказала она, когда увидела, что Гаррет обходит её и направляется к окну. – Это моя жизнь. Ты – моя жизнь. И желание служить тебе.
– Ты опять об этих чёртовых играх! – рявкнул Гаррет и, не выдержав, рванулся к прикроватной тумбочке. Достал оттуда ошейник, который Нина когда-то вручила ему, и швырнул в неё. – На, забери! И больше я не хочу об этом говорить!
Нина молча смотрела, как полоска кожи опускается на ковёр. Потом взяла её одной рукой и неторопливо встала. Не произнеся больше ни звука, она побрела в ванную, а через минуту появилась оттуда закутанная в полотенце. На мгновение подошла к столу, на котором стояли чайные приборы, и что-то положила на него. А потом отвернулась и всё так же бесшумно исчезла в коридоре.
Дверь закрылась за её спиной, но Гаррет ещё какое-то время стоял неподвижно, глядя в окно, прежде чем решился опустить взгляд и посмотреть на стол.
Проклятая заколка с кораллом осталась лежать на нём, молчаливым напоминанием о том, что только что произошло.
Глава 32
Нина вернулась в собственный номер в полном раздрае. Ей не хотелось ничего, кроме как рухнуть на кровать и перестать существовать.
Нина не любила пространных размышлений о том, в чём причина её несчастий. Всю свою жизнь, с раннего детства, когда ей впервые сказали, что злиться на хозяина нельзя, она предпочитала не предаваться излишним рефлексиям вообще.
Такова была её судьба, и она была бы, может, не счастлива, но, по крайней мере, спокойна, если бы хозяин принимал решения за неё.
Работа в «Монолите» позволяла «не думать» почти так же, как если бы она оставалась рабыней. Её жизнь была рациональна от и до. Она делала только то, что приносило пользу.
Линия, связанная с Гарретом, существовала в её сознании как бы вне этого. Когда день, полный обязанностей, подходил к концу, Нина могла сесть в уголке своей комнаты, единственной в небольшой квартире техногенного мира под названием Атрус, и долго рассматривать коллекцию материалов, которые худо-бедно сумела раскопать.
Нашла она немногое и, хотя не переставала искать, делала это больше для того, чтобы не потерять контакт со своим кумиром, чем по-настоящему надеясь что-то найти.
В последние годы информация о Гаррете Колберте совсем пропала из сети, потерялась, как теряется след актёра, который перестал выступать.
Нину тревожили эти перемены. Она боялась, что, так же как окончившие карьеру актёры, Колберт живёт где-то в тени и нищете. Подумав об этом, Молтон тут же одёргивала себя и напоминала, что Гаррет – секретный агент. Естественно, в сети о нём ничего нет.
Так или иначе, Колберт оставался единственным хобби, о котором Нина позволяла себе размышлять. Она не думала о том, верные приказы отдаёт её начальство или нет. Не думала о том, сколько добра приносит её работа, а сколько – зла. С тех самых пор, как узнала про «Монолит», она твёрдо верила, что служит правому делу, а всё остальное считала пустыми рассуждениями.
Тяжелее всего Нине пришлось в интернате, когда оказалось, что слова учителей никакого отношения не имеют к той жизни, которая проходит за пределами ученических классов. Вот тогда Нине впервые пришлось рассуждать самой. Она остро осознала собственную наивность, неспособность верно реагировать на поступающие сигналы. Её в момент могли обвести вокруг пальца, просто чтобы посмеяться, а затем оставить гадать: зачем? Бессмысленной жестокости Нина не понимала. Она не укладывалась у неё в голове. От попыток понять, почему другие дети так себя ведут, ломило в висках, но сколько она ни сопоставляла факты, не сходилось ничего.
Вот тогда-то Нина и поняла, насколько правы были её первые учителя. «Хозяев нельзя обвинять», – говорили они. И ещё: «Если хозяин приказывает причинить боль, вред или даже убить другого хозяина или раба – ты не должна сомневаться. Все, кроме хозяина, – ничто».
Нет, Нина не считала, что абсолютно все люди кругом – ничто. Она испытывала жалость к слабым, порой её даже ловили на желании защищать. Но всё происходящее наконец сложилось в стройную схему, когда она осознала: «Они все – просто другие хозяева и рабы. Не-мои». В её системе мироздания не хватало господина. Желательно такого, который хотел бы того же, чего хотела на самом деле и она сама, – помогать. Защищать. Не давать причинять боль. Но не-её хозяева просто принадлежали к числу тех, кому можно причинять боль. Если того пожелает господин. Если господин не пожелает – не запрещено.
Впрочем, господин, которым она решила занять эту пустующую нишу, безусловно одобрил бы все её действия. Нина много дралась с хулиганами – потому что знала, что Гаррет Колберт похвалил бы её. Нина мечтала помогать отсталым мирам – потому что не сомневалась: Гаррет Колберт поступал бы так же.
