«Загадочная ты моя!» — мысленно фыркнул Антон.
— Ты не на того напала. — Ворчливо сказал он вслух. — Раз уж нам предстоит провести какое-то время вместе, да еще по крайне щекотливому поводу, я предпочитаю знать гораздо больше.
Во время предыдущей беседы с Аллой мужчина внимательно смотрел на метиску, молчаливо колдующую над аксессуарами для заваривания. Комментировала ее действия разве что сама Алла:
— Калабас для приготовления должен быть тыквенный. Никакого пластика, стекла… Эти нововведения портят напиток. Трубочка-бомбилья для питья — только деревянная, железо не годится. Йерба — лучший вариант мате, но я иногда пью и косидо, на молоке.
Аура Ману, приступившей к процедуре приготовления тонизирующего напитка из листьев падуба, была чистой — без астральных дыр. Но профессор помнил свой утренний прокол с экспресс-диагностикой Вадима, а потому особо не обольщался и предложенный чаек все-таки отверг. Женщина не вмешивалась в беседу, как будто отгородившись от всего невидимой завесой равнодушия, но уголки губ дрогнули, когда невольный гость вежливо отодвинул от себя предложенный мате.
Вопросов вообще было много. Один из первых прозвучал, когда удивленный Лозинский увидел некий непонятный громоздкий предмет в руках Ману — на парковке возле дома по улице Гагарина, перед тем, как сесть в машину.
— Это чего? — с подозрением поинтересовался профессор. — Надеюсь, не какая-нибудь тушка невинно убиенного? Только по нему каток проехал, тушкарь какой-то плоский.
— Костюм в портпледе. Для тебя. — Коротко сказала Ману. — Алла сказала, для приличного вида. Ты одет, как хиппи-переросток.
Поскольку они уже покинули квартиру-кокон, а номер сотового телефона сеньора Торнеро не оставила, Антону некому было высказать свое «фэ». Костюмы он ненавидел в достаточной мере, чтобы надевать как можно реже. Он бы мог смерить презрительным взглядом невозмутимую женщину снизу вверх — ее невысокий рост позволял это сделать, если бы не понимал, какая страшная роль отведена ей в предстоящих событиях. Он уже высказал все, что думал, самой Алле — в тот момент, когда после церемонии употребления мате Ману понесла все заварочные прибамбасы на кухню.
Высказал — и наткнулся на непробиваемый барьер.
— Это не твое дело, Антон, а наше с ней сугубо личное.
Сейчас то же самое озвучила Мануэлита. По каким-то соображениям она спокойно относилась к тому, что вдова бывшего благодетеля ее семьи действительно собирается расплатиться с потусторонними силами чужой жизнью. Иначе говоря, Алла намеревалась сбросить доставшееся ей проклятье вместе со всеми своими способностями — и остаться чистой. Чем это ей грозит? При жизни — возвращением смертельного заболевания красного костного мозга. Но теперь уровень здоровья и благосостояния сеньоры Торнеро такой, что она сделает трансплантацию (а донор уже найден) — и будет доживать свои дни долго и счастливо на какой-нибудь гасиенде в Латинской Америке. Не приходилось сомневаться, что, в таком случае, произойдет с выбранным объектом воздействия, принявшим на себя удар… И смерть физическая — только малая часть проблемы.
Да, внешне метиска была невозмутимой… Но сейчас, после несостоявшейся мини-аварии с петухом, ускорившийся темп речи Ману и резко усилившийся акцент выдали то, что не могло не волновать любого, будь он хоть трижды предан долгу и щепетилен насчет чести.
Собственная жизнь.
— Где ты так научилась болтать по-нашему? — продолжил Лозинский свой допрос.
— Болтать?! — почти гневно воскликнула Ману, но тут же рассмеялась, показав мелкие белые зубы. — Ну, это наглость! Я владею языком в совершенстве. Моя мать была русская, из старой эмигрантской семьи, да к тому же филолог, знающий четыре языка… Я подозреваю, что ты продолжишь меня донимать, поэтому тоже начну спрашивать.
Она слегка склонила голову набок. Автомобиль стоял на перекрестке, в ожидании зеленого сигнала светофора. Свет уличных фонарей причудливо падал сквозь мокрое стекло, ложась на лицо Ману, осветляя одни участки и затемняя другие, делая его чужеродную, необычную красоту похожей на маску Катрины — один из символов Дня Мертвых в Мексике.
— Я иду на поводу la brujas, Прим. авт.: у ведьмы, исп. в полной мере осознавая, что делаю. А зачем за это дело взялся ты?..
ГЛАВА 6.
Зачем взялся и куда едет?
Разговор с Аллой продолжался часа три, время летело странно и незаметно, словно невидимая рука перевела стрелки в часах. Миг — и уже треть дня пролетела. Мануэлита при беседе не присутствовала — она действительно вышла на кухню и как будто перестала существовать, обеспечив своей то ли покровительнице, то ли хозяйке полную приватность наедине с гостем.
— Как ты меня нашла? Через кого-то из знакомых?
Ответ Аллы совсем не обрадовал:
— Я встретила Елизавету Максимовну в Москве. Еще в июне. Она прекрасно выглядит, просто умница, так и нужно! Возраст не щадит никого, но твоя мать молодчина. Конечно, я не могла не спросить про тебя… и тогда вообще не думала, что обращусь к тебе за помощью. Но уже давно, давно чувствовала, что ты прорезался. Удивилась, знаешь ли. В таком возрасте… Да и сейчас удивлена. У тебя какие-то особые свойства: ты ведь не практикуешь. Ни следа ритуалов, ни контактов с тонкими мирами… Чистенький, как младенец. Чем ты занят?
В звонком голосе сеньоры Торнеро невольно проскользнули нотки плохо скрытой зависти. Как полноправный сотрудник ОМВО, непостижимым образом вышедший из числа должников, Антон ни разу не подвергался процедуре нейроблокады, которую запускала Елена. Он понимал, что свободно может рассказать о своей деятельности в любой момент — как захочет и кому захочет. Но он ни разу и никому не обмолвился. Ни словом. По вполне понятным причинам: запросто сочтут чокнутым… Так что и сейчас мужчина ничего не стал пояснять, ощущая на себе острый заинтересованный взгляд зеленых глаз.
— Я просто наблюдаю. Долго объяснять.
Елизаветой Максимовной звали мать Антона. Упоминание этого имени, участливо-дружеский тон, которым была произнесена вся фраза — все это не могло обмануть Лозинского, внезапно почувствовавшего скрытую угрозу для своих близких. С шантажом в своей жизни он не сталкивался с тех пор, как во втором классе в детской запальчивой драке сломал указку о голову соседа по парте. С него потребовали мзды в виде пяти порций мороженого, в ответ пообещав ничего не сообщать учительнице и вообще взрослым. Антошка взвесил возможные последствия, сообразив, что мороженого могут требовать снова и снова, а в углу за шалость придется отстоять один раз. Кроме того, от родителей он обычно ничего не скрывал, так что на шантаж не повелся, загремев в угол класса до конца урока, а потом — выдержав короткий визит в школу отца, компенсировавшего сломанный школьный инвентарь. Отец прочитал Антошке нотацию о том, что споры нужно решать мирным путем, а испорченное имущество надо восполнить чем-то полезным, и только-то.
Теперь ситуация была иной. В качестве взрослого Антон выступал сам за себя уже много лет, да и с родителями не стал бы делиться ни информацией о работе в ОМВО, ни умением видеть паранормальное и потустороннее, ни, тем более, тем, что по его душу явилась подруга юности, собирающаяся буквально — не фигурально! — совершить какой-то нехороший ритуал, почти что с жертвоприношением.
