Елдан обломил древко стрелы, вытащил её и бросил, не глядя, под ноги. Даже слова не сказал, просто рысцой побежал вперёд, и ничего не оставалось, как поспешить за ним. Ноги начали увязать в податливой земле, заросли багульника стали плотнее, тут и там замелькали поначалу редкие островки осоки и рогоза. Но скоро они уступили место покрытой травянистыми кочками прогалине. Елдан остановился, хватаясь за раненое плечо, осмотрелся.
– Обойдём по краю, – бросил коротко и двинулся на север.
Болото, которое подступало к самому руслу Северной Сосьвы, тянулось далеко во все стороны. Стихла непогода, рассыпались блики по влажной траве и листьям. Солнце уже перекатилось на западную сторону небосклона, а ему всё не было конца. Места здесь дикие, нехоженые. И Таскув всерьёз опасалась, как бы не налетели они ко всем прочим неурядицам на какого вепря, а то чего похуже: на медведя. Елдан-то охотник из лучших, но и он уже терял силы, хоть Таскув почти на ходу успела перевязать ему плечо тряпицами, которые были в заплечном тучане Евьи. Но погони пока не было, и невольно все начали замедлять шаг. Навалилась тяготящая усталость, болото всё тянулось, то почти полностью покрытое водой, то на вид безопасное – а пощупаешь ногой кочку, проседает, словно гриб-дождевик.
Охотник не забывал посматривать на небо, и в душе теплилась надежда, что всё ж не заплутают. А ещё, что шаман Лунег, даже обладая звериным чутьем, не сможет выследить Таскув. Ведь их следы уже затерялись в болотах.
Как сбежать подальше от опасности ни пытайся, а на ночь устраиваться надо. Елдан выбрал место для ночлега, а женщины быстро насобирали веток для костра. Скоро огонь, умело разведённый охотником, озарил поляну, разогнав уже осевшие на лес сумерки. Повечерять оказалось нечем: где уж тут о еде позаботиться, когда свою жизнь все спасти старались.
А потому всё просто выпили вскипяченной на огне воды. Будет воля богов, завтра придут к остякам. До ближайшей их деревни осталось не так много вёрст.
Таскув взялась промыть наконец и хорошо перевязать плечо Елдана. Тот почти и не морщился, и не гляди, что насквозь продырявили. Оно так даже и лучше: наконечник доставать не надо.
– А шаман зырянский упорный, – проворчал охотник, вновь надевая рубаху с кровавым потёком во весь рукав.
Таскув только вздохнула,вспомнив последнюю с ним встречу. Обратись он к ней с добром, попроси помощи, возможно, она и смогла бы ему помочь. Не излечить совсем: это невозможно – но сделать так, что он прожил бы ещё несколько зим. Может, даже десяток. Но он решил поступить скверно, пойти по пути зла и крови. Нечего его жалеть.
– Он очень жить хочет, – проговорила она тихо.
Елдан хмыкнул.
– А мы не хотим? Вот доберёмся домой, а там соберу людей и потреплем зырян хорошенько, чтобы не забывали, с кем связываются. Может, и род Мось за нами пойдёт.
– Нехорошо снова распри развязывать, – постаралась вразумить его Таскув.
– Он сам до этого довёл!
И не поспоришь ведь… Толком поспать не удалось, хоть Таскув и задремала ненадолго, привалившись спиной к толстой сосне. Все прислушивались, не нагонит ли их кто. Эви тихо разговаривала с матерью, сидя чуть поодаль, и несколько раз слух улавливал в её словах имя Унху. Показалось, Евья отвечала ей с укором: может, потому что всё ж та привязать его накрепко к себе сразу не смогла, а может, из-за того, что вообще ввязалась.
Осознание того, что натворили, порой приходит много позже радости от того, что всё удалось, как задумано.
Таскув не хотела их слушать. Только посмотрела вновь на ожог вокруг одного запястья и шнурок, от которого не удалось пока избавиться – вокруг другого. И вот она, казалось бы, ниточка шаманского заговора, признесённого в святилище, а как дальше этот клубок распутывать – неведомо. Слова в нём всё незнакомые и страшные, как переплетенные между собой змеи.
Что ж, пока разгадки не нашлось, а что дальше делать, то она после встречи с княжичем Ижеславом придумает.
Показалось, все облегчённо выдохнули, когда над лесом начало светлеть небо. И как только стало видно хоть что-то под ногами, Елдан встал и махнул рукой безмолвно, по своему обыкновению, мол, идти надо. Костёр забросали землёй, собрали до крайности скудный скарб и вновь отправились вдоль полосы болота до паула остяков, в котором с муромчанами встретиться надеялись.
Солнце катилось по небосклону навстречу, земля становилась твёрже и надёжнее, топь отступила совсем уж к руслу Сосьвы. А после полудня вынырнула из леса наперерез хоженая тропа, чуть размытая и взбуравленная ногами путников и копытами скота.
Елдан остановился на ней, чуть поразглядывал, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую.
– Всадники здесь проезжали, – негромко проговорил он, поразмыслив. – Чуть раньше нас.
– Думаешь, наши? – утирая со лба пот после долгой ходьбы, глянула на него Эви.
Охотник покривился.
– Может, наши, а может, и нет. Ближе подойдём, вы в укрытии останетесь, а я в паул схожу, поспрашиваю, что к чему, да кто туда вперёд нас пожаловал.
Вместе они дошли до границы леса. Елдан пошёл дальше, к паулу остяков, что раскинулся десятком дворов на открытом, а оттого более сухом берегу реки. Издалека выглядел он тихим и спокойным. Редко мелькали между дворами маленькие фигурки людей.
Таскув со спутницами остались пока под сенью сосен, прячась за бледно-зелёной от молодых листьев стеной осинника. Теперь только ждать.
И почудилось, что только-только скрылся охотник из виду, как со стороны паула появился на дорожке человек, который явно знал, куда идти, хоть это был и не Елдан. А вблизи и вовсе оказался черноволосым, одетым в чуть великоватые ему шерстяную рубаху и штаны, мальчишкой лет пятнадцати. Он без труда нашёл женщин и поманил за собой, скупо пояснив, что их в пугол-корте[1] очень ждут. Много болтать не стал, но дал понять, что бояться нечего и что отправил его к ним муж, вышедший из леса чуть раньше.
Парнишка провёл их до невысокой, потемневшей от времени и непогоды избы, что стояла почти самой последней, и пропустил вперёд.
Таскув шагнула в плохо освещённую клеть. Сначала увидела черноволосую хозяйку, что сидела у очага и полоскала в деревянной кадке какие-то тряпицы. А затем в глаза сразу бросился Отомаш, который в домишке с низким сводом казался несоразмерно огромным. Он сидел на притащенном, видно, с улицы чурбаке, а подле него на дощатых нарах лежал Смилан.
– Помощь твоя нужна, кудесница, – устало проговорил он, хмурясь и тая в глазах глубокую печаль.
Таскув едва порог переступила и встала, будто ноги чувствовать перестала. Но в следующий миг подбежала к Смилану, мучнисто-бледному и взмокшему от начавшейся лихорадки.
– Отойди, воевода, – строго бросила она, стаскивая через голову слишком неудобную ддя такого дела парку.
Тот послушно встал и отошёл прочь, что-то поясняя. Она не слушала. Сейчас ничто не важно.
