– Не хотела никогда я тебе вредить, Ижеслав, – серьёзно возразила Латеница и даже шаг к нему сделала. – Да и не смогла бы, коли даже захотела бы.
– Перестань, – раздражённо отмахнулся тот. – Верно, толки о том, что ты колдовать умеешь, не ходят впустую!
Княжич даже ладонью по подлокотнику хлопнул, и его зеленые глаза гневно сверкнули. Вдруг Таскув опустила руку ему на плечо – Ижеслав тут же откинулся на спинку и расслабился. Знать, сильно кудеснице с севера доверяет. Много ли она ему помочь успела?
– Позволь мне с ней немного поговорить, – негромко произнесла вогулка, но все мужи тут же чутко к ней прислушались. – Вдвоём с ней мне остается надо. Плетение твоего заклятия я уже знаю, хоть и распутать пока не могу. Но смогу понять, ей ли оно принадлежит.
– Делай то, что нужным посчитаешь, Таскув, – Ижеслав накрыл её руку своей и чуть сжал.
Увидев такой жест, Доброслава взъярилась бы, пожалуй. Но ничего не отразилось на усталом лице вогулки от прикосновения княжича. Она всё глаз с Латеницы не спускала.
По приказу Ижеслава их проводили в гостевые покои, что для Таскув предназначались. Никаких лишних вещей в изобилии там не оказалось, кроме двух небольших заплечных мешков: кудесницы и женщины, что сопровождала её. Та сидела на одном из сундуков и ловко плела из разноцветных нитей узорную ленту: то ли очелье какое, то ли на одежду украшение. На вошедших девушек едва взглянула.
– Садись, – маленькая шаманка махнула на лавку.
Латеница послушно села, а вогулка опустилась рядом. Взяла её руку в свою, провела пальцами по ладони. Почти обжигающее тепло ринулись к локтю, полилось вовнутрь и заполнило до краёв, словно пустой кувшин.
Латеница перестала видеть горницу вокруг себя, точно задремала. Тихо гортанно напевая, шаманка продолжала мягко и размеренно гладить её по руке. И перед взором понеслись бескрайние леса, взрезанные блестящими полосами рек и вздыбленные шрамами гор. Сверкающие первозданной белизной снежники на их вершинах, и серые каменистые берега, о которые бились тёмные воды холодных морей. Небо, укрытое тучами, и алые закаты, сулящие мороз. В тех краях Латеница никогда не бывала, но видела их теперь, будто наяву. И дышалось так легко-легко, словно летела она птицей в звенящем воздухе и прохлада едва отступившей зимы охватывала её со всех сторон. Видела она костёр становища у подножий трёх вершин. И странных идолов в дремучей чаще, окружённых семью деревянными стражами. Незнакомый, пахнущий смолой оберег лежал на широкой мужской ладони, а стоило голову поднять, как взгляд голубых глаз Смилана наполнил душу трепетом и предвкушением чего-то дивного. Хорошо с ним рядом было – век бы стоять и смотреть. Странно. Никогда Латеница ничего такого к княжичу младшему не чувствовала. А может, и не её это память вовсе?
Она вдруг ухнула вниз, словно к земле её за привязь дёрнули, и очнулась уже снова на лавке. Таскув всё так же сидела рядом, но руку отпустила.
– Это не ты, – только и сказала. – У тебя нет таких сил.
Латеница усмехнулась горько. Не то чтобы она сожалела, что её дар вовсе не так силён, как о нём все думают. Но становилось иногда обидно, что хоть и владеет она некой волшбой, а так мало, что и говорить смешно.
– Растерялся, видно, мой дар где-то по дороге.
– Это во благо тебе, – шаманка встала и нетвёрдыми шагами дошла до своего заплечного мешка.
Женщина, что до этого ни во что не вмешивалась, встрепенулась и подала ей кружку с водой или отваром каким. Таскув благодарно пробормотала что-то на своём языке. Сделала пару глотков и глаза прикрыла.
– Я и с такими умениями достаточно натерпелась, – проворчала Латеница, наблюдая за ней.
Вогулка усмехнулась одним уголком рта: и вдруг заметно стало, что и её саму подлечить не мешало бы. То ли в дороге устала, то ли тревожило и печалило её что – а на свету видно, что нехорошо выглядит.
– Теперь дальше заклятье, что на княжиче лежит, распутывать, – неведомо кому сказала Таскув, неподвижно глядя перед собой.
– Смилана отпустят? – осторожно обратилась к ней Латеница, не зная, уходить можно или дальше ждать.
– Ижеслав решит.
Таскув совсем помрачнела и слишком громко поставила кружку на стол.
– Смилан никогда бы не удумал зло против брата. Он слишком его уважает и любит, – зачем-то начала оправдывать его Латеница. – Они ведь в этих землях уж какую зиму вместе проводят.
– Тебе виднее, – оборвала её шаманка.
Но глазами заинтересованно сверкнула: нарочно показать хочет, что безразличен ей Смилан. Но откуда тогда взялось то тепло, с которым она на него смотрела и которое разливалось в её душе возле него?
– Отец меня по сговору за него выдаёт, – призналась Латеница, как на духу.
Обе вогулки вперились в неё, словно продолжения ожидали. Но она не нашлась больше, что добавить – и так всё ясно.
– Меня тоже родичи хотели замуж за того, кто им нужен, отдать, – севшим голосом вторила ей шаманка. – Я сбежала. Но счастья мне это не принесло. Может, и надо было…
Она вдруг тряхнула длинными, до пояса, косами, отворачиваясь. Старшая подруга погладила её по руке и тихо сказала что-то. Таскув всхлипнула громко и прикрыла губы рукой, явно удерживая слёзы. В груди защемило. Латеница подошла и обняла девушку за плечи.
– Всё у нас будет хорошо, – прошептала на ухо. – Обязательно будет! Надо только подождать.
– Может, и будет, – шмыгнув носом, вогулка смущённо отстранилась. – Да, видно, не здесь и не сейчас.
Улыбнулась вдруг, спешно утирая с щеки влажную дорожку. И Латеница поняла: что ж она, утешает её, а ведь сама, получается, между ними со Смиланом стоит. Не слепая ведь: видела, как смотрит на маленькую шаманку княжич, а та и ответить ему боится, хоть и хочет. И горько так стало оттого, что ничего она с этим не может пока поделать, не может отойти в сторону, словно привязанная.
– Прости меня, – проговорила она.
И шаманка кивнула, вмиг поняв, о чём ей сказано.
Они втроём ещё посидели немного молча, а затем Таскув громко вздохнула.
– Ну, что ж. Идти к Ижеславу надо, раз всё так легко прояснилось.
На этот раз старшая вогулка пошла за ними. И Латеница словно чувствовала спиной, что и та силами непростыми обладает, и будто бы схожи они с даром Таскув, повторяют его плетением жизненных потоков. Родственницы они, не иначе.
Знать, недолго они в женском тереме пробыли: мужи из покоев Ижеслава и не расходились ещё. Но у них разговор, видно не ладился.
– Латеница заклятья не творила, – едва не с порога громко и уверенно заявила вогулка, будто и не плакала тихо в горнице совсем недавно.
Облегчение пронеслось по лицу Ижеслава, но в следующий миг он снова сдвинул брови.
– Это хорошо, но что делать со словами зырянского языка? Вины, которую он Смилану вменяет, это не оправдывает.
