Йарох закончил сборы и подошёл, стараясь согнать с чела печать невеселых мыслей. Не стесняясь любопытных соседей, скинул с лица Таскув край платка и приник к губам так жадно, будто в последний раз. Она провела ладонями по его щекам и обвила шею руками: мужа как-никак провожает.
– Я всё сделаю, чтобы выжить, Таскув, – чуть хрипло произнёс он, отстраняясь.
– Я тоже.
Йарох приподнял брови, не понимая, о чём она. Но выспрашивать не стал. Только молча обнял и втолкнул в избу подальше от чужих глаз. А там дал себе волю, даже через одежду ощутимо, с нажимом, оглаживая плечи, спину и грудь. И целовал так долго, как дыхания хватило. Еле он смог оторваться от неё, а после вышел, быстро погрузился на коня и уехал, не оборачиваясь.
Стало тоскливо. И небо словно захмарилось сильнее, и шелест елей под ударами ветра будто стал громче и тревожнее. Таскув долго смотрела туда, где скрылся из виду Йарох и вдруг поняла, что до сих пор не верит до конца во всё, что ней случилось.
Дни потекли за днями в ожидании хоть каких-то вестей от ушедших на бой с зырянами. Таскув по вечерам садилась расписывать узором новый бубен и обшивать оловянными фигурками парку для камланий. Старая вещь так и осталась тогда в святилище зырянских богов. Может, через неё Лунег в своё время и укрепил связь с ней, чтобы силы тянуть. Не только в проведённом обряде было дело. Теперь уж неважно. То единственное, что осталось напоминанием – развязавшийся сам собой шнурок, который после свадебной ночи Таскув нашла на постели. Она не выкинула его и не сожгла. На то у неё были теперь свои планы. Но к воплощению их стоило бы подготовиться. Как раз пока вогульские воины доберутся до нужного места – успеет.
Нынче она легла поздно: после всех дел по дому, привычных и рутинных, она хотела закончить вышивать парку. И работала до тех пор, пока не уколола сама себя иглой, на миг прикрыв глаза от усталости.
Разбудил её шум снаружи. Сначала будто бы конский топот и гомон паульцев вперемешку с лаем собак, а позже возмущённая ругань, которая всё приближалась к двери избы.
Наконец стал различим голос матери, а затем и её слова, которые она повторяла снова и снова да всё громче:
– Не пущу! Куда ты собрался?
Ей отвечал низкий мужской голос, и Таскув вздрогнула, когда узнала его.
– Отойди, матушка. Лучше не мешай. Мне очень надо с Таскув поговорить.
– Да ты что ж, не понимаешь, что жена она теперь? И мужу только решать, с кем ей видеться! Уйди, говорю!
Таскув подскочила на постели и спешно накинула халат. На ходу заплетая абы какие косы, она схватила платок и накрыла голову. За дверью завязалась уже тихая возня, словно Алейха силой пыталась остановить того, кто сейчас в избу рвался.
Задыхаясь от волнения, Таскув распахнула дверь. Смилан вскинул голову, аккуратно, чтобы не навредить, продолжая отдирать от своей одежды руки матери. Сердце зашлось в таком неистовом стуке, что показалось, сейчас дурно сделается. Он приехал! Вопреки всему, что говорил Ижеслав.
– Что тут происходит? – стараясь не пустить в голос дрожь, Таскув строго посмотрела на мать.
Та наконец отпустила муромчанина и ладони даже отряхнула.
– Приехал, вишь, с утра самого и к тебе сразу. Будто ждёшь его! А я говорю, нельзя так запросто теперь.
Смилан хмуро оглядывал Таскув, никак пока не переча Алейхе. И в глазах его застыло непонятное выражение сожаления и печали. Словно он очень хотел успеть, но теперь только понял, что безвозвратно опоздал.
– Оставь его. Мы тут, во дворе поговорим, – она качнула головой на сооруженную неподалёку от избы лавку. И остановила мать, которая уже пошла было за Смиланом. – А ты домой возвращайся.
– Да как же можно?!
– Пусть Йарох меня ударит, коли ему покажется, что я неверная жена. Но со Смиланом одна поговорю. Здесь, на виду у всех. Но без лишних ушей.
Алейха покривила губами, но возражать не стала: всё же соседи присмотрят, чтобы ничего непозволительного не случилось. Она с укором глянула на дочь, словно пальцем погрозила, и ушла. Таскув села рядом с муромчанином, уже ощущая на себе пристальное наблюдение паульцев. Их будто бы и не видать, зато они всё видят.
– Зачем ты приехал, Смилан? – Таскув взглянула на него из-под края платка, которым прикрыла лицо хотя бы для какого-то соблюдения приличий. Да всё равно не спасёт.
– За тобой, вестимо, – проговорил он размеренно. – Да только не успел. Хоть и торопился, как мог.
И видно: не хочет ни в чём обвинять, а всё равно обида в голосе холодом так и стелется.
– И что, ты правда верил, будто я могла бы стать твоей женой? Женой будущего князя? – Таскув сжала пальцы на колене, едва удерживаясь, чтобы не коснуться его.
– Могла бы. Я сделал бы для этого всё, что смог, но ты… – княжич сморщился, словно от зубной боли. – Я понимаю, что Ижеслав наговорил тебе многого. И Латеница всё ещё моя невеста. И всё ж я думал, что ты поверишь мне.
Он поднял руку и тронул свисающий с плеча конец её платка. Таскув вздрогнула, словно кожи коснулся.
– Я хотела верить. Но я боялась. И устала. От многого.
Смилан опустил голову, тихо и медленно вздохнув, но снова взглянул на неё, пытаясь придать лицу хоть сколько-нибудь беспечности. Но Таскув уже успела узнать его настолько, чтобы понять, что ему сейчас вовсе не всё равно.
– Я ещё в твоём пауле наслушался, как хорош твой муж. Жаль, познакомиться не удалось.
Он посмотрел в сторону избы, словно ожидал, что Йарох всё же оттуда выйдет.
– Он уехал. Зыряне разорили мой паул, когда Лунег искал меня.
– Я уже знаю, – Смилан свёл брови. – И вогулы решили с ними поквитаться?
Таскув кивнула, наверное, первый раз настолько ясно осознав, что всё это затеяно зря. Что будут пустые смерти, ярость, которая никому не облегчит душу, и боль от потерь. И ей надо бы поторопиться, чтобы не допустить ещё больших бед.
– Я знаю многое про зырян, – вновь заговорил Смилан. – Победить их будет трудно. Они не так разрозненны, и Лунег как-то умеет держать их под своей властью.
– Я хочу справиться с Лунегом, – неожиданно для себя самой призналась Таскув, хоть и не хотела никому говорить. Чтобы не набросились все с вразумлениями и попытками остановить её. А Смилану вот само как-то сказалось.
И ожидаемо муромчанин посмурнел совсем, как сегодняшнее небо. Потемнели его глаза, сделавшись из голубых – грозово серыми.
– Чего ты надумала? Ну-ка?
Он взял Таскув за локоть, пытаясь заглянуть в глаза. И хорошо, что сейчас платок почти скрывал их, иначе не выдержать. И невыносимо хотелось либо убрать его руку, либо обнять его до ломоты в костях.
– Я уничтожу Лунега, – твёрдо повторила она.
Княжич сжал пальцы сильнее.
